Тарра. Граница бури. Летопись вторая - Вера Камша
Шрифт:
Интервал:
Обычно Родольф просто тихо напивался, глядя все более оловянным взглядом в закопченный потолок и бормоча под нос какие-то вирши, но порой на него накатывало, и поэт приставал с малопонятными рассуждениями к ни в чем не повинным людям; если же его пытались вывести, начинал упираться, как кот, который знает, что его сейчас ткнут носом в сотворенное им безобразие. Хозяин «Рыси» смекнул, что проще сунуть выпивохе стопку самой паршивой царки, после чего тот преспокойно уснет, а назавтра включить выпитое в стоимость очередной принесенной вещицы. Короче, Глео никому особенно не мешал, и, когда дверь распахнулась и в «Рысь» ввалилось человек восемь тарскийцев и спутавшихся с ними таянцев, хозяин и не подумал выставить поэта.
Вошедшие шумно уселись за лучший стол и потребовали вина. По всему выходило, что они намерены гулять всю ночь — сигнал «тушить огни» на них явно не распространялся. Харчевник разрывался между желанием не ударить лицом в грязь перед столь значительными гостями и боязнью, что те, именно из-за своей значительности, уйдут не заплатив. Рассудив, однако, что, будучи недовольны, годоевцы могут заведение спалить, а его самого повесить, бедняга решил пожертвовать царкой, а не головой. Гости пили и становились все шумнее.
— Да здравствует наш Михай! — заорал один, высокий и плечистый.
— Виват! — грохнули остальные. — Мы еще вздернем проклятого маринера на его собственной мачте!
— Вверх ногами, — добавил вертлявый таянец, услужливо подливая приятелям чужой царки.
Тарскийцы заржали и выпили. Другие гости оглохли, но не все.
— Не сметь трогать Рене! — взревел поэт и грохнул кружкой об стол. Обожженная глина треснула, дешевое красное вино разлилось по скатерти.
— Чего? — Тарскийцы от подобной наглости обалдели. — А ну повтори!
— И повторю! — Глео был решителен и отважен. — Вы? Вы, отребье, вздернете Рене Арроя?! — Поэт громко и оскорбительно захохотал, и хохот этот раздался в кромешной тишине. Все собравшиеся в «Коронованной рыси», за исключением двух вышедших на добычу тараканов, замерли, но поэту море было по колено. — Вы? — повторил он еще раз. — Да Рене из вашего поганого Годоя рыбный суп сделает!
— Я сейчас заставлю этого пьяницу съесть его собственный язык! — Плечистый тарскиец поднялся с места, но Глео с неожиданной ловкостью вспрыгнул на стол. Этого ему, видимо, показалось недостаточно, и он, широко шагая и почти не качаясь, прошелся по шести столам, расшвыривая тарелки и опрокидывая бутылки, и перебрался на высокую стойку, отбросил ногой мешавшие полотенца и, завывая, продекламировал:
Ужель великая Таяна
Во власти гнусных чужаков?!
Пускай я первой жертвой стану,
Но я восстану на врагов.
Меня убьют, но кровь поэта
Разбудит спящие сердца.
Во имя вольности и света
Мы будем биться до конца…
Прозвучал одинокий выстрел: пришедший с тарскийцами услужливый таянец разрядил пистоль Родольфу в грудь. Поэт пошатнулся, но выпрямился и неожиданно чистым звенящим голосом выкрикнул:
— Стреляете?! Значит, боитесь! Люди! Они боятся! Меня! Вас! Гелани! Нас больше! Всех им… не перестрелять!.. Рене придет! Бейте их… бейт… — Последнее слово захлебнулось в крови, хлынувшей у Родольфа изо рта на видавшую виды рубаху. Глео пошатнулся и мешком свалился на пол.
И тут высокий нескладный парнишка, разносивший кружки с вином и заказанную снедь, поднатужившись, поднял тяжелый казан с кипящим жирным супом и с криком: «Ребята! Бей!» — выплеснул обжигающее варево в лицо убийце. Тарскийцы схватились за шпаги, но парень отскочил в сторону, зато двое дожидавшихся своей похлебки ночных возчиков с ревом подхватили дубовую скамью и обрушили на головы годоевцев. А разошедшийся поваренок выскочил на улицу и завопил: «Лю-у-у-у-уди! Сюда-а-а-а!!!»
3
— Адмирал!
— Ягоб? Прости, задремал…
— Когда ты последний раз ложился?
— Неважно. Ты что-то хотел сказать…
— Они перебрались в летний лагерь. Проклятый, как же здесь сейчас мелко.
Оба маринера уже лет десять понимали друг друга с полуслова. Вот и сейчас Ягобу не нужно было объяснять, что, если б позволила глубина, лагерь арцийцев можно было бы разнести из корабельных пушек, но в эту пору на юг от Гверганды к берегу не то что большой корабль, баркас — и тот не подойдет. Вот если б поднялся хороший шторм, такой, какие раз в десять или пятнадцать лет накатывают в месяце Волка, когда бесчисленные водяные горы заливают пляжи, выворачивая имевшие глупость вырасти слишком близко от моря деревья, и докатываются до Зимней гряды!
— Чего б я не дал за хороший шторм, — проворчал Ягоб.
— Погоди, — Рене потряс головой, — тут что-то есть!
— Что тут может быть? — махнул рукой маринер. — Шторм как баба, приходит, когда ей приспичило, а не когда тебе нужно. Разве что попроси своего попа, авось намолит…
— Ягоб, — голос Рене странно зазвенел, — мне надо побыть одному…
Капитан «Осеннего ветра» кивнул и исчез. Он знал Арроя и понял, что Счастливчику в голову пришла какая-то мысль. Скорее всего, безумная, а это значит, что у них появился шанс.
Шаги затихли, и Рене негромко окликнул:
— Флорентин, ты мне нужен!
— Разумеется, — отозвался жаб, — наш союз подразумевает…
— Послушай, — адмирал был не склонен вступать в длительный кокетливый разговор ни о чем, каковые философский жаб обожал, — что ты знаешь об Агае?
— Об Агае? — Жан-Флорентин соизволил удивиться. — Зачем это тебе?
— Сам не знаю. Давай вспоминай!
— Мне нужны объяснения. — Оставленный без привычной порции лести жаб был настроен сварливо. — Меня оторвали от размышлений о первичности сознания над…
— Извини. Жан, я, кажется, задремал и почувствовал присутствие какого-то существа и отвращение моря и земли к этому существу. Луна вдруг оказалась на ущербе…
— Что?! — воскликнул жаб, придя в неподдельное волнение. — Так вот это где!
— Что именно?
— После битвы, в которой погибли прежние боги Тарры, их дети и их воины, у новых хозяев этого мира возникли трудности с телами убитых. Победители боялись предавать погибших земле, которая была ими создана, равно как и море, и воздух, и даже огонь. Светозарные не хотели рисковать, и их можно понять. Боги обладают удивительной способностью к самопроизвольной регенерации, именуемой обычно непосвященными воскресением. — Жаб посинел: разговор был ему неприятен. — Найденное решение было изящным по сути и отталкивающим по форме. Боги нашего друга Романа вызвали откуда-то чуждое Тарре существо, которое и пожрало трупы, после чего его усыпили. Не исключено, что намереваясь при необходимости использовать снова. Тарре это создание отвратительно, и потому в месте его упокоения идет вечный спор между водой и землей. Каждая из стихий стремится избавиться от спящего, но не может.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!