Патруль Времени - Пол Андерсон

— Если можно. Я изучал ту эпоху, занимаясь расследованием вашего случая, но ограничился весьма узким временным отрезком. К тому же кое-что успело подзабыться.

Ибо с тех пор с тобой много чего случилось, подумалось мне. Вслух я сказал:

— В 374 году подданные Фритигерна с разрешения императора переправились через Дунай и поселились во Фракии. Со временем так же поступил и Атанарик; он перебрался в Трансильванию. Визиготы устали от непрекращавшихся гуннских набегов.

Несколько лет готы терпеливо сносили правление Рима, но потом решили, что с них хватит, и взбунтовались. Получив от гуннов некоторое представление о кавалерии, они развили его, и в битве под Андрианополем в 378 году их тяжелая конница смяла ряды римской пехоты. В том сражении, кстати, отличился и Алавин, и именно оттуда начался его путь к славе. В 381 году новый император, Феодосий, заключил с готами мир, и многие их воины поступили в римскую армию на правах федератов, то бишь союзников. Затем сплошной чередой тянутся стычки, битвы, переезды — ведь шло Великое переселение народов. Что касается Алавина, то я буду краток: после богатой событиями, но в общем-то счастливой и долгой жизни он умер на юге Галлии, где находилось в ту пору королевство визиготов. Его потомки были среди основателей испанской нации.

Так что сами видите — я расстался с ними и возобновил свои ученые занятия.

Лори крепко сжала мою руку.

Сумерки незаметно перешли в ночь. На небе замерцали звезды. Алый уголек в трубке Эверарда как будто подмигивал им. Сам Эверард выглядел черной тенью, этакой горой на фоне светящегося моря.

— Да, — пробормотал он, — я вроде бы что-то припоминаю. Но вы рассказывали о визиготах. А родичи Алавина, остготы, — они ведь захватили Италию?

— Со временем, — ответил я. — Сначала им пришлось пережить немало неприятностей, — я помолчал, ибо слова, что сорвались потом у меня с языка, были солью, попавшей на незажившие раны: — Скиталец не обманул их.

Сванхильд была отомщена.

374 г.

Эрманарих сидел в одиночестве под звездным небом. Тоненько поскуливал ветер, издалека доносился волчий вой.

Вскоре после того, как прискакали гонцы с вестями, король, будучи не в силах совладать со страхом и не желая слушать болтовню придворных, приказал двоим воинам вынести себя на плоскую крышу дома. Они посадили его на скамью, накинули ему на плечи подбитый мехом плащ.

— Идите, — буркнул он, и они торопливо подчинились.

Эрманарих наблюдал за тем, как на западе догорает закат, а на востоке собирались иссиня-черные грозовые тучи. Теперь они занимали уже добрую четверть неба, то и дело из них вырывались молнии. К рассвету гроза доберется сюда, а пока явился лишь ее предвестник, и сразу, в разгар лета, повеяло зимней стужей. Остальные три четверти небосвода были усыпаны звездами.

Звезды — крохотные, диковинные, безжалостные. Эрманарих попытался отвести взгляд от Колесницы Водана, что кружила вокруг неотрывно глядевшего с севера Ока Тивасаnote 49 , но созвездие Скитальца словно притягивало его к себе.

— Я не слушал вас, боги, — пробормотал король. — Я верил лишь в свои собственные силы. А вы оказались хитрее, чем я думал, хитрее и кровожаднее.

Вот сидит он, могучий властелин, хромой калека, узнавший, что враг переправился через реку и разгромил войско, посланное остановить его. Самое время кликнуть клич, отдать приказ дружине; если людьми правит мудрый вождь, они пойдут за ним в огонь и в воду. Однако на ум королю не приходило ни единой мысли.

Вернее, мысли приходили, но их не пускали под своды костяного дворца мертвые — воины, павшие вместе с Хатавульфом и Солберном, цвет восточных готов. Были бы они живы, гунны бежали бы без оглядки, а остготы, с Эрманарихом впереди, гнали бы их все дальше и дальше. Но Эрманарих тоже погиб в той самой битве; остался лишь беспомощный калека с истерзанным болью рассудком.

Он бессилен что-либо сделать для своего королевства, разве только отречься в пользу старшего сына. Быть может, тот окажется достойнее и сумеет расправиться с гуннами. Эрманарих оскалил зубы. Он слишком хорошо знал тщетность своих надежд. Остготов ждало поражение, бойня, плен и рабство.

Если они когда-нибудь и станут снова свободными, это произойдет уже после того, как его кости сгниют в земле.

Он — какое бы то было счастье — или всего лишь его плоть? Чем встретит его загробный мир?

Эрманарих вытащил нож. Стальное лезвие блеснуло в свете молний и звезд. Рука короля задрожала. Ветер пронзительно свистнул.

— Кончено! — воскликнул Эрманарих и, собрав бороду в кулак, приставил нож к шее. Взгляд его как бы непроизвольно устремился к Колеснице. На небе мелькнуло что-то белое — обрывок облака, или то Сванхильд скачет следом за Скитальцем? Набравшись мужества, которого осталось совсем чуть-чуть, король надавил на нож и провел им поперек горла.

Струей хлынула кровь. Эрманарих ничком повалился на крышу. Последнее, что он слышал, был гром. В его раскатах стучали конские копыта, мчавшие на запад гуннскую полночь.

I

День за днем Найэрда проводила в обществе созданных ею тюленей, китов и рыб. С ее пальцев соскальзывали и устремлялись на волю ветра чайки и кружева морской пены. А на окраине мира под песнь Найэрды плясали ее дочери. Песнь ее вызывала дождь с небес или свет, дрожащий на волнах. А когда с востока накатывалась тьма, она отдыхала на своем укрытом мраком ложе. Но часто она поднималась рано, задолго до восхода солнца, чтобы наблюдать за своим морем. Свет утренней звезды озарял ее чело.

И вот однажды на морской берег приехал Фрейр.

— Найэрда, отзовись! — закричал он. Ответил ему только прибой. Тогда он поднес к губам рог Гэзерера и подул в него. С криками взлетели со скал бакланы. Затем он вынул меч и ударил плашмя по боку быка Землевержца, на котором сидел. От рева быка забили родники и мертвые властители проснулись в своих курганах.

И тогда Найэрда отозвалась. Во гневе, окутанная туманом, она приплыла на ледяной глыбе, держа в руке сеть, которой ловила корабли.

— Как ты смел меня потревожить? — обрушила она на него холодные, тяжелые как град слова.

— Я хочу стать твоим мужем, — ответил он. — Сияющий издали свет твоей груди ослепил меня. Я отослал свою сестру прочь. Земля страдает, и вся растительность сохнет из-за жара моей страсти.

Найэрда рассмеялась.

— Что можешь ты дать мне, чего нет у моего брата?

— Дом под высокой крышей, — сказал он, — богатые приношения, горячее мясо на подносах и жаркую кровь в кубках, власть над посевом и жатвой, над зачатием, рождением и смертью.

— Великолепные дары, — согласилась она. — Но что, если я все-таки их отвергну?