Ответ знает только ветер - Йоханнес Марио Зиммель

— Да.

— Сколько?

— Наверное, полторы тысячи франков.

— Хорошо, — кратко отреагировала Анжела. И тут до меня вдруг дошло, куда она ехала — к нашей маленькой русской церкви на бульваре Александра Третьего. Она опять поставила машину под прекрасными старыми деревьями, потом мы подошли к запертой двери в церковь, на которой висел ящик с надписью «Для наших нуждающихся», и я собрал по карманам все деньги, что были у меня с собой. Набралось 1650 франков, я дал их Анжеле, и она положила банкноты в ящик.

Мы вернулись к машине и поехали домой. На переезде через пути шлагбаум был, как всегда, опущен. Он поднялся только после того, как Анжела посигналила. Вахтер спал в своей сторожке. Анжела помахала ему рукой, он ответил тем же.

Дома Анжела сняла с себя все драгоценности, кроме обручального кольца и цепочки с двойной монеткой, а также платье и накинула махровый халатик. А я снял смокинг, галстук-бабочку и расстегнул воротничок. Было чуть позже полуночи. Анжела достала из холодильника бутылку шампанского, и мы опять распахнули двери на террасу. Свежий ночной воздух хлынул в комнату. Анжела поставила шестисвечник на стол возле витринной стены, сквозь стекла которой можно было смотреть на город. Она зажгла все шесть свечей, выключила электрический свет, принесла из спальни маленький транзисторный приемничек и пошарив по эфиру, нашла немецкую станцию, передававшую нежную, сентиментальную джазовую музыку. Мы сидели на тахте, тесно прижавшись друг к другу, потихоньку прихлебывая шампанское и глядя вниз на город и море. Далеко-далеко, у самого горизонта, огоньки сблизились и вновь разбежались в стороны. Это в море встретились два судна.

— Странно, — помолчав, сказал я.

— Что «странно»?

— Я только что подумал, как в сущности странно, что я так мало о тебе знаю.

Она искоса взглянула на меня.

— Ты ревнуешь? Но меня это только радует!

— Нет, я не ревную, только…

— Понимаю, — перебила она меня. — Однажды я уже хотела все тебе рассказать. Но тогда ты не захотел слушать. А теперь я расскажу, да?

— О, пожалуйста.

— Хорошо. Ты должен все знать.

— Но ты вовсе не должна ничего рассказывать, если не хочешь.

— Но я хочу! И всегда хотела!

— Ну, тогда…

Она рассказала мне о романах, какие были в ее жизни, добросовестно вспоминая, не забыла ли кого, набралось восемь или девять мужчин, — в самом деле, не слишком много для женщины в ее возрасте и с ее внешностью. Рассказывала она тихим голосом, прижавшись к моему плечу, и дважды ненадолго засыпала. А проснувшись, продолжала рассказывать. Из ее рассказа вытекало, что все ее мужчины были милыми и порядочными, за исключением двух: один украл у нее деньги и исчез, а второй, обещавший на ней жениться, уже был женат.

Этого второго я ненавидел лютой ненавистью — ведь из-за него Анжела едва не наложила на себя руки.

— Знаешь, Роберт, тебе, наверное, это тоже знакомо: считаешь кого-то очень милым человеком, прекрасно с ним ладишь и думаешь, что это и есть любовь, а потом замечаешь, что ты это сам себе внушил. У мужчин все это так же, как у женщин?

— Точно так же.

— Внушаешь себе, что это любовь, хотя заранее знаешь, что это всего лишь секс, всего лишь постель, правда?

— Да.

— Если объединяет только постель, все гораздо проще. Когда это проходит, легко остаться добрыми друзьями, — сказала Анжела. — Ну, слушай дальше. Остался еще Гарри. Однажды, когда я ехала в поезде из Остенде в Париж… — Она все рассказывала и рассказывала. Я слушал, но не чувствовал ни намека на ревность, — я был абсолютно уверен, что никого из этих мужчин она не любила так, как меня, — точно так же я был уверен, что никогда ни одну женщину не любил так, как Анжелу. Мне легче, подумалось мне, ведь я вообще ни одной женщины не любил.

Из транзистора лилась медленная музыка, часы летели незаметно, небо на востоке посветлело, и солнце выползло из моря. Мы уже давно не разговаривали. Просто молча сидели рядом и смотрели вниз на город и море. Я наклонился и сказал ей на ухо:

— А теперь иди ко мне, Анжела. — И поцеловал ее веки.

Час спустя она заснула на моем плече. Я смотрел сбоку на ее лицо, как уже много раз, и вновь не мог отделаться от мысли, что лицо ее во сне очень похоже на лицо Мадонны — такое же спокойное, умиротворенное и просветленное. Я не мог оторваться от этого лица, а солнце тем временем уже прорвалось в комнату сквозь жалюзи, и снизу донесся перестук вагонных колес.

Курд Юргенс, размашисто жестикулируя, изобразил перед слушающими какой-то эпизод. Элизабет Тэйлор и Ричард Бартон, как и все, сидевшие за столом Юргенса, весело расхохотались. Через несколько столиков от них греческий король в эмиграции и его супруга беседовали с мадам Бегум и какой-то молодой дамой. В конце террасы советник американского президента Генри Киссинджер что-то настойчиво доказывал нескольким мужчинам, которые слушали его молча. Все они сидели на террасах, высеченных в скале под рестораном «Эден Рок». Террас было несколько, и в этот предвечерний час, когда солнце уже клонилось к горизонту, все они были полны народу. В бухте на якоре стояло множество яхт. Мы сидели на самой верхней террасе — чета Тенедос, Атанасий и Мелина, и я. Как и все остальные, мы тоже пили аперитив. Я просил Атанасия уделить мне время для беседы, и тот предложил выехать на его «роллс-ройлсе» из города сюда, на Антибский мыс, и поужинать в «Эден Рок». Точнее, это предложил не он сам, а его куколка-жена с детским личиком:

— Давайте, поедем куда-нибудь. А то у нас тут слишком опасно. Вы знаете, в чем причина, мсье Лукас.

Все это было сказано по телефону, причем Мелина и Атанасий перебивали друг друга. Звонил я из квартиры Анжелы.

— Да, знаю, — сказал я. — Слуги. Вы боитесь своего камердинера Витторио, этого маоиста.

— Осторожно! Он может подслушать наш разговор. Я же вам говорила, мы уже не решаемся никого принимать у себя дома, — сказала Мелина своим птичьим голоском. — Это ужасно, это чудовищно, но вы ведь наверное хотите поговорить с нами по делу, а Витторио обязательно станет подслушивать. Нет-нет, это невозможно. Наш шофер заедет за вами — куда?

— В отель «Мажестик», — ответил я.

Я все еще был в смокинге, надо было переодеться.

— Хорошо. Потом решим, куда ехать. Но не раньше второй половины дня. Может быть, в четыре?

— Хорошо, в четыре, — сразу согласился я.

— И оденьтесь попроще, мсье Лукас, — снова вмешалась в разговор Мелина. — Мы тоже оденемся как можно скромнее. Мы всегда так делаем. Так здесь безопаснее.

— Да, мадам.

— Они до смерти боятся собственных слуг, эти бедняги-миллиардеры, — заметила Анжела, когда я положил трубку. Она слышала весь разговор по другому аппарату.