Критика евангельской истории Синоптиков и Иоанна. Том 1-3 - Бруно Бауэр

Марк еще не размышлял над этим важным вопросом, ему был подан знак апостола, и он в своем беспристрастии еще не чувствовал себя в силах связать с ним историю призвания мытаря. Почему? Потому что эта история представляла для него ценность только в связи с враждебным контактом фарисеев с Господом, который произошел по случаю этого призвания, и потому что в этой связи его интересовало только развитие отношений Иисуса к иудейской партии. Лука следует за ним без колебаний, а Матфей, самый поздний, которому прагматизм его предшественника стал совершенно чужд, но который также уже не хотел просто копировать, отразил — именно по-своему.

Иногда, конечно, он не размышлял, или, по крайней мере, не мог направить свое размышление, которое было направлено на другие вещи, на обстоятельства, которые тоже не хотелось упускать из виду. Его размышления всегда были направлены только на отдельные моменты, поэтому он не был всемогущ. Но не будем выдавать тайну слишком рано; апологет был бы несчастен и должен был бы отчаиваться во всем, он действительно считал бы себя на краю света, если бы его лишили его жалких забот. Только в мелких муках писем у него есть истинное самоощущение, и тот, кто лишает его этого, — от лукавого.

Лука, а именно Марк, не вдается в этот вопрос о мире — сначала рассказывает о призвании Левия, т. е. Матфея из апологетического мира, затем сообщает, как Иисус в уединении, в которое он впоследствии удалился, выбирает двенадцать — среди них Матфея и перед ними, как перед только что пришедшей толпой, произносит нагорную речь. Ужас! Первый синоптист сообщает, что Иисус произносит нагорную речь перед учениками и перед народом, перед тем как сказать, что Матфей призван и круг учеников определен, и бедный апологет должен знать Матфея так же хорошо, как и двенадцать, чтобы слушать нагорную речь благочестиво и с должным успехом! Чем же мы можем помочь?

О том, что найти выход нелегко, свидетельствуют многочисленные мучения, к которым приходится прибегать Толуку; но в конце концов выход всегда находится. Мы сделали бы слишком много, если бы захотели поразмышлять о том, что Матфей также считал избрание апостолов предшествующим нагорной речи, хотя он не упоминает об этом ни здесь, ни где-либо еще»), ибо вскоре мы услышим, что первый евангелист, С. 10, отнюдь не сообщает об избрании апостолов. Пока же давайте придерживаться сути объяснения Толука. Матфей был призван в апостолы еще до Нагорной проповеди; «но это избрание, может быть, имело для него нечто удивительное и неожиданное, он не мог оставаться с Иисусом без дальнейших разговоров, а должен был вернуться к своим таможенным делам и только здесь полностью исполнить свои обязанности. И когда через несколько дней Иисус снова вышел из Капернаума, Он нашел мытаря, который, сделав свои приготовления, сидел у таможни, и попросил его присоединиться к Нему.

Это был бы ученик того типа, которого требует евангельская точка зрения! Очень жаль, когда Толук вспоминает, как тот ученик, которого Иисус в другой раз пригласил следовать за Ним, попросил разрешения сначала похоронить своего отца. Что ответил Иисус этому юноше? И разве не ответил бы Он так сурово мытарю, если бы тот после просьбы сказал: «Позволь мне сначала распорядиться, прежде чем я последую за тобой»? Если мы посмотрим, как мытарь спокойно сидит в своей комнате, когда Иисус проходит мимо и зовет его во второй раз, то не заметим, что он за это время успел что-то приготовить, а сидит так, словно не думает ни о чем, кроме своих повседневных дел. Да, история рассыпалась бы, если бы из нее убрали контраст, что именно тот человек, который беспристрастно занимается своими таможенными делами, по слову Господа движется за Ним, и тут же просит того, кто хочет оставить это дело после себя.

Но зачем тратить слова, чтобы доказать, что даже первый евангелист ничего не знает о более раннем призвании Матфея: мы видели, почему он сразу же, в самом начале, зашел так далеко в повествование Луки, извлек Нагорную проповедь и поставил ее во главе своего рассказа о жизни Господа. Раз Нагорная проповедь заняла это место, то рассказ о призвании мытаря должен был последовать позже. Евангелиста не волновали последствия этого, и он не ожидал, что верующие будут так озабочены этим. Он не всегда был таким буквалистом, как позднейшие богословы.

2. Пир.

И когда Он сидел за столом в доме, — продолжает первый евангелист, — многие мытари и грешники пришли и сели за стол с Иисусом и учениками Его.

В каком доме? Фрицше считает, что это был дом Иисуса. Когда? Давно после призвания Матфея, отвечает Фрицше . Конечно, нельзя писать небрежнее, чем Матфей; но как бы ни был дефектен его рассказ, он все же передает своей структурой тот смысл, на который он был первоначально рассчитан. Дом стоит на противоположном месте от таможни, которую только что покинул мытарь Матфей, и поскольку он сразу же оставил ее, чтобы последовать за Господом, то и пир был устроен им сразу же после назначения. Так и написано в оригинале: «И когда он сидел за трапезой в доме своем, то и многие мытари и грешники сидели за трапезой с Иисусом и учениками Его, ибо их было много, и они следовали за Ним». Лука развивает слова Марка, говоря: «И приготовил Левий большой ужин для Него в доме своем».

3. Вопрос фарисеев.

Как фарисеи увидели, что Иисус ест с мытарями, Фрицше не знает, но то, что их вопрос к ученикам: «Почему Учитель ваш ест с мытарями и грешниками?» был задан ими позже. Они и сами не видели, как Он сидел за столом, но позже, отвечает де Ветте, «узнали», что Он ел с мытарями. Но даже в небрежном изложении Матфея такое объяснение не оправдывается, поскольку если сразу после упоминания о том, что мытари сидели за столом с Иисусом и Его учениками, говорится: «...когда фарисеи увидели», то второе предполагается прямым следствием первого. Сразу же, как только произошло поразительное событие, когда Иисус ел с мытарями и грешниками, так же быстро, как читатель удивляется и размышляет над этим странным событием, нет! прежде чем читатель успевает прийти к размышлению, фарисеи должны выразить свое удивление и дать повод Иисусу истолковать и объяснить поразительное явление. Лука переходит к этому моменту повествования