Понаехали! - Карина Демина

- Порой и разу довольно, - ответил Елисей.

- И ничего-то обо мне не знаешь.

А то ведь… Тришка вон, смотрел, смотрел… и она смотрела. И чем бы все едва не закончилось? То-то и оно… свадьба – дело хорошее, но и после неё жить как-то надобно.

- Так расскажи, - и пальцы отпускать не спешит.

- Я у ведьмы живу, - решилась Баська. – И Маланька тоже… в услужении. И служить нам недолго, но… после ведь всякое говорить станут.

- Это у какой ведьмы? – Свят вот на свою нареченую глядит-любуется, и ажно завидно, хотя и нехорошо этакому завидовать. Чужое счастье, а Баське своего бы. – Это не у той, у которой котики?

- У той, - Маланька тоже улыбается, и этак… ну будто это её сапогом зашибли. – А вы… познакомились?

- Познакомились.

- Она хорошая.

- Хорошая, - согласилась с подругою Баська. – Но люди все одно болтать станут. Что раз ведьма, то и разврат, и мы…

- Пускай себе болтают, - отмахнулся Елисей.

- И роду я простого…

- Может, оно и к лучшему.

- И…

- Не нравлюсь? – а вот теперь обиделся, человек преглупый. Если б не нравился, неужто Баська стала бы отговариваться? И насупился, и глядит исподлобья, а цвет вьюнка дрожит, качается, будто тоже обиду чует.

- Нравишься, - призналась Баська. – Только… этого мало. Я ж тоже ничего-то о тебе не знаю. Кто ты таков? Какого рода? Кто отец твой и матушка… чем живешь? О чем думаешь? Чего желаешь? Оно-то пожениться недолго, да… нам потом годы вдвоем жить. А ну как не сдюжим?

И… понял.

Голову склонил, не отступая, но лишь признавая, что услышал Баську.

- Вот так-то, братец, - хмыкнул Свят, перехватывая Маланькину руку, точно забоялся, что и она тоже начнет о том, что далее, думать и от слова своего отступится.

Это он зря.

Маланька, она хоть тихая, но ежели чего решала, то уж тут и батька ейный не способен был с пути решенного поворотить.

- Что ж, - Елисей по-прежнему глядел на Баську, но задумчиво. И страшно стало. А ну как поймет, что и вправду ни к чему оно… вокруг-то девок хватает, одна другой краше. Видала Баська этих боярынь, у которых лица белые, что сметаною мазаные, брови соболиные, волосы, что из золота тянутые, и богаты, и собой хороши, и милы, кротки, учены…

И каждая рада будет, если такой молодец замуж позовет.

А она, Баська, тоже рада, но…

- Будь по-твоему, - он вдруг вытащил колечко, с виду простенькое, полосочкой серебра, в которой глазом зеленый камушек подмигивает-переливается. – Невеста – еще не жена. Но… дай мне срок. Скажем… с год. А там уже, если захочешь уйти, то держать не стану.

И колечко протянул.

И… и в самые глаза глянул, отчего прямо внутри все и обмерло.

Взять?

Рука сама потянулась. Не к колечку. Есть у Баськи и покраше. Но к человеку, что колечко держал. А то само на палец прыгнуло, обняло, опалило теплом и камешек из синего желтым стал, ярким, что солнце.

Характер у меня замечательный, только нервы у всех какие-то слабые...

Из откровения одной старой мудрой ведьмы.

Тьма сгущалась.

Тьма подбиралась. Ежи видел её, и не понятно было, как не видят прочие. Вот государь болезненно щурится, прикрывая глаза от излишне яркого солнца.

Вот что-то говорит Гурцеев.

И Радожский отвечает, но Ежи не слышит его.

Он слышит тьму.

Шепот многих голосов. Тонкий надрывный плач, который скребет по нервам, и хочется заткнуть уши. Ежи заткнул бы, если бы мог.

А он…

…может. Он может просто уйти. Взять и… в конце концов, дела нынешние его не касаются. Он – человек сторонний. И никто-то не осудит.

Или даже если осудит, то какое Ежи дело?

Пускай себе.

Ему и надо-то, найти Стасю да убраться подальше, что от дворца, что от Китежа, в котором ныне становится неспокойно…

Он заставил себя отрешиться от этого чужого шепотка, навязывавшего чужую же волю. И взгляд его скользнул по людям, что вдруг замерли.

Надо…

Что-то делать.

Спросить?

У кого?

Хотя… Ежи ведь знает.

Он вытащил книгу, провел ладонью по жесткой обложке, и сказал:

- Покажи. Не знаю, как, но… покажи, что здесь происходит.

Зашелестели страницы, разворачиваясь, и книга выросла, ставши собою, прежней, а потом больше, и еще больше. В какой-то миг показалось даже, что она-то, эта книга, вот сейчас сделается столь огромной, что меж страниц её потеряются не только люди, но и дворец, и город.

- Хватит, - Ежи почувствовал, как закипает.

В конце концов, он её хозяин.

И книга подчинилась. Она развернулась, вот только страницы остались белы.

- Я ничем не помогу тебе, ведьмак, ибо знаю не так и много, но… ей нужна кровь. Твоя или… - государь примолк ненадолго. – Любая иная.

- Любая?

- Человеческая. Твоей надобно меньше, а вот…

- Пойдет? – Радожский полоснул себя по руке.

И кровь полетела алыми бусами. Ежи видел каждую каплю. И силу, в них скрытую. И тьму проклятья. И…

Капли коснулись страниц.

- Так лучше… если я что-то понимаю, то ведьмак нам еще пригодится. Пусть… - Радожский будто оправдывался, но вот перед кем, Ежи так и не понял.

Книга поглотила дар.

И отозвалась.

Она ныне решила быть щедрой, а может тоже чуяла ту, стороннюю тьму, которая подползала к городу. И город подняла над страницами, прозрачный и дивный, будто рисованный кем-то. Ежи видел, что терема, укрывшиеся по-за высокими оградами, что улочки, что дома и домишки, крохотных людей, которые суетились, погруженные в собственные важные их дела.

Видел купола храмов.

Жрецов.

Лодки.

Лодчонки.

Волчью стаю, что встала на след, но не спешила подняться, будто ожидая чего-то. Или кого-то… видел и озеро. Свет заходящего солнца разлился по поверхности его, лег желтыми лужицами, не способный пробраться глубже, туда, где укрытые илом, опутанные словом, спали…

…люди?

- Быть того… - сдавленным голосом произнес Гурцеев и рук поднял, желая осенить себя святым кругом, да только удержался, верно, не желая рушить тонкую волшбу.

Радожский ничего не сказал, зарычал лишь.