33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине - Евгений Анташкевич

– Не совсем так, – сказал Сорокин, сам он в это время обдумывал мысль, неожиданно подсказанную ему Ставранским, о побеге для Давида Суламанидзе, но он ещё не знал всех деталей дела и можно ли как-то вытащить Давида из тюремного подвала.

– А что? – спросил Ставранский.

– Японцы намного организованнее и строже китайцев, и их не подкупишь, они развесят фотографии на всех городских стенах и даже с этой справкой быстро его поймают, и тогда русские адвокаты уже никогда не смогут помочь этому Евгению… А кто будет сопровождать группу?

– Пока не знаю, но Вэнь Инсин усиленно отбивается от услуг Ма Кэпина, который очень настаивает…

«Не Ма Кэпина, а Номуры, скорее всего… И скорее всего… – Сорокин ухватил внезапно возникшую мысль, – убить при попытке к бегству, они не любят, когда убивают их самих, даже если это справедливо!»

– А потом он пойдёт к своим, к рабочим, мостовикам, железнодорожникам, а те уж его как-нибудь устроят да спрячут понадёжнее, а может, и отправят куда-нибудь подальше!

Предложенная Ставранским идея помочь Подзыре понравилась Сорокину. Понравилась по причине того, что дело Суламанидзе затягивалось, Давид не сознавался в связях с советской разведкой, а в этих случаях Номура поступал просто, и человека не оставалось в живых. Сорокин не мог такого допустить. И если он поможет Ставранскому, хотя непонятно было, почему тот так заинтересован помочь этому бедному русскому парню, то, наверное, он не откажется помочь ему, Сорокину, если понадобится вытаскивать Суламанидзе таким вот, крайним способом. Пока Номура ещё не пытает Давида – врач к нему ещё не ходил – и он может передвигаться. А вот если?.. Михаил Капитонович помотал головой, отгоняя плохие мысли.

– Вы не поможете? – неправильно понял его движение Ставранский.

– Нет, нет! Это я о другом!

– А ну, слава богу!

– Но я ещё не сказал, что помогу, мне надо кое с кем поговорить!

– Тогда давайте выпьем, только разрешите напомнить, Михаил Капитонович, – эксперимент послезавтра в четверг!

– Это то, зачем вы ко мне пожаловали? – спросил Сорокин.

– Не совсем, – смущённо улыбнулся Ставранский, – и даже не главное. Тесть в гостях, старый хрен, явился, и перемывает кости мне и мозги моей жене, а ей, бедняжке, и так деваться некуда… а мне, как вы понимаете, совсем кисло… не на дуэль же его вызывать!.. А потом мы с моими мушкетёрами ещё подстроим какую-нибудь каверзу японцам, они нашу организацию не желают брать в расчёт…

Последняя ремарка Ставранского была неожиданной, Сорокин на это промолчал, хотя ему было о чём спросить, он ни разу не слышал о том, что Ставранский имеет отношение к мушкетёрам. И с чего он так быстро перескочил с тестя на мушкетёров?

Мироныч согласился не раздумывая.

– Я на ту сторону дороги поставлю Кузьму, зуб он имеет на Номуру, понятно, што здесь без него не обошлось… Сорокин удивлённо посмотрел на Мироныча.

– Номура – садист, он будет очень даже рад отыграться на нашем ком, русачке, это у них патриотизьм такой – высшей марки – отомстить за кого из своих! И Кузьма будет рад, после того как тот надавал ему по мордасам, тем более что Кузьма-то у нас из этой самой Нахаловки и знает её как свои пять пальцев…

12 марта в четверг Сорокину сообщили, что завтра его наконец вызовут на очную ставку с Давидом Суламанидзе подтвердить данные, которые тот о себе рассказал, а значит, снять подозрения. Поэтому он решил, что вторую половину дня он проведёт дома. Надо было сосредоточиться, собраться с мыслями и подготовиться к тому, что Давида завтра могут освободить.

Михаил Капитонович решил, что необходимо хорошо убрать квартиру и что это необходимо сделать под его непосредственным присмотром.

В три пополудни в квартиру постучалась уборщица и приступила. Сорокин пожалел. Женщина всё сделала очень тщательно, и на маленьких пятачках комнаты и кухни он ей только мешал. Она быстро справилась, получила расчёт и ушла, и Сорокин остался в одиночестве и без всяких занятий.

Было ещё только четыре часа, и он стал осматриваться: сначала комнату, потом заглянул в кухню, потом стал пересчитывать наличные деньги, потом сел и закурил. За месяц с лишним, пока Давид был в заключении, конкуренты успели разгромить его дело. Для начала они пустили слух, что Суламанидзе арестован за пропаганду красных идей и у себя в цеху держит китайских коммунистов. Конкуренты пустили и другой слух, что Суламанидзе коптит чем-то не тем, что вредно детям и беременным женщинам. Потом они во двор подкинули дохлую свинью, от которой воняло на весь квартал. В итоге приехала санитарная инспекция, рабочие разбежались без зарплаты, и двор и коптильню густо засыпали хлоркой, видимо, об этом тоже попросили конкуренты. Давид ничего этого, скорее всего, не знает, поэтому, если завтра, дал бы Бог, он выйдет на свободу, то будет, как десять лет назад, когда они, уставшие, голодные и вшивые: Штин, Одинцов и Суламанидзе, контуженый Вяземский и одинокий Сорокин – появились в Харбине на улице Садовая, 12, угол Пекинской.

В шесть вечера заявился Мироныч, он был уже слегка подшофе и, не останавливаясь, хихикал.

– Как прошло? – Сорокин стряхнул с себя одиночество и вспомнил, что сегодня за весь день он ни разу не подумал об Элеоноре.

– Ты бы, Капитоныч, видел их хари, когда этот силач, просто раздвинув руки, порвал наручники и пошёл махать вверх по насыпи, они даже выстрелить не успели, и не то чтобы выстрелить, а никто до кобуры не дотянулся! И бросились за ним, бросились, а ножонки маленькие, шажки коротенькие, гравий с насыпи вниз, а ещё какой-то маневровый чух-чух-чух! Тут они и вовсе потерялись! Тока крики да свистки!

Сорокин глядел на Мироныча с лёгкой укоризной – на этого уже почти старого, пятидесятилетнего человека – и завидовал его жизнелюбию!

– И где он сейчас?

– Вот тут, Капитоныч, и петля на манер капкана! Кузьма, как злой на Номуру, решил, как я тебя тогда, передержать в самом што ни на есть логове этой косоглазой сволочи… – У Доры?

– Так точно, у Доры, а её и нет сейчас в Харбине, она в Шанхае присматривает новых дурочек, будто здесь все перевелись. Им аннамок да индонезиек понадобилось, представляешь, Капитоныч! Вот фатера и пустая. Пару дней он там пересидит… потом я открою перед ним ворота!

– Не торопись открывать, сначала я для него бумаги передам и адрес…

– Ну, это ты как знаешь, Капитоныч, только умора мне с этим экспериментом… – Мироныч снова захихикал и стал наливать водку, однако долго он сидеть не стал и через полчаса ушёл.

Сорокин снова остался один и снова вспомнил, что сегодня за весь день он ни разу не подумал об Элеоноре. А когда он о ней начинал думать, ему сразу хотелось выпить. Он налил, но выпить не успел, в дверь постучали. Он открыл, на пороге стоял Ставранский, и он пригласил его войти. Ставранский стал вытаскивать из портфеля бутылку и закуски, но Сорокин остановил его: