Да не судимы будете. Дневники и воспоминания члена политбюро ЦК КПСС - Петр Шелест

Весь состав Президиума ЦК КПЧ был приглашен в Москву с определенной целью. Мы намеревались сформировать новое правительство Чехословацкой республики, которое бы утвердил президент Л. Свобода, а также определиться с руководством ЦК КПЧ. Затем все это обнародовать, и пусть новые люди берут бразды правления страной и партией. Но предполагаемые «руководители» испугались, струсили, побоялись ответственности за обстановку в стране и партии. Индра заболел — у него нервное расстройство, а на него делалась ставка как на первое лицо. Остальные «здоровые» силы просто растерялись. И все это было еще одним подтверждением и свидетельством тому, что мы глубоко, серьезно и со знанием дела не работали над вопросом сплочения здоровых сил, а они сами далеко не были готовы к ответственному и серьезному повороту дел.

Осложнило все это и еще то обстоятельство, что как-то на одном из заседаний политбюро ЦК КПСС, когда обсуждался вопрос о чехословацких делах, Брежнев заявил: «Давайте сделаем так, чтобы я занимался в комплексе вопросами Чехословакии. Тем более что я изучил некоторые особенности страны и кадры. Если вы мне доверяете (сказал он для красного словца), то я все буду делать, чтобы уладить все вопросы с Чехословакией». Как бывает у нас в таких случаях, почти все «завопили»: «Да! Правильно, Леонид Ильич!» На этом основании Брежнев возомнил, что он действительно большой специалист по урегулированию политических вопросов в Чехословакии. Но ведь, кроме высокого о себе мнения, надо еще иметь понятие в вопросах, за которые ты берешься, умение прислушиваться к мнению других членов политбюро ЦК КПСС. Одним словом, с общего попустительства, высокого самомнения и, безусловно, вины, в первую очередь самого Брежнева, не было подготовлено разумного предложения по созданию чехословацкого нового руководства из среды здоровых сил.

Встал вопрос — как же быть? А другого выхода и не было, как возвратить в Чехословакию «политических» заложников в их прежнем качестве — Дубчека, Черника, Смрковского и других. Свобода, Биляк, Ленарт, Кольдер таким оборотом дела были до крайности обеспокоены. Они сами чувствовали и откровенно со мной говорили, что Дубчек и Черник неспособны повести дело так, чтобы выполнить московский только что подписанный протокол. Биляк, Кольдер, Ленарт, Пиллер, Якиш и другие опасались того, что каким-то образом может раскрыться то, что они подписали письмо, и тогда им, конечно, не сдобровать — они попадают в число «изменников родины».

Стоял и другой очень серьезный вопрос. Силой вывезены из своей страны и находившиеся несколько дней в изоляции Дубчек, Черник, Смрковский, Кригель не могли так просто пережить и примириться с этим, нам простить. Да просто чисто по-человечески, из гордости такие поступки «друзей» так легко не проходят и не забываются. Может быть, не совсем применимо в данном случае, но ведь говорится: «Побежденный, даже прощенный враг никогда не будет другом». Возвращение вывезенной шестерки в их прежнем положении ставит под большое сомнение выполнение Московского протокола.

Чехословацкие представители стали собираться на родину.

В. Биляк подошел ко мне и попросил связать его по телефону с семьей — женой, сыном и дочерью, которые в это время находились в Киеве как «политические эмигранты». Просьба Биляка была удовлетворена. Он переговорил с семьей и, кроме того, передал через меня письмо своей жене. Кстати, о дочери Биляка. В разгар самых острых августовских событий его дочь находилась с туристической группой в Лондоне. Биляк меня попросил что-то предпринять, чтобы дочь вывезти на Украину к матери и брату. Меры были приняты — через соответствующие органы и каналы дочь Биляка была доставлена в Киев. За границей по поводу исчезновения дочери Биляка даже был поднят большой шум. Нам надо было продумать ответ и на эту реакцию.

Кригель ввиду его «особой» позиции почти все время находился в изоляции и, несмотря на неоднократные просьбы чехов, от подписи протокола отказался. С нашей стороны все это вызывало «негодование», но мы ничего сделать не могли, и Кригель вместе со всеми чехословаками возвращается в свою страну как «герой». Очевидно, это встревожило Брежнева, и он предложил не выпускать из Советского Союза Кригеля. Но на каком основании мы имеем право его задерживать? Этот вопрос никого не интересовал; было бы сказано, а исполнить есть кому. Если мы его задержим у себя на том основании, что он отказался подписать протокол, то Кригель в Чехословакии станет кумиром правых. Предложение Брежнева было более чем сомнительным. Но если смотреть объективно на поведение Кригеля, то оно вызывало уважение — это был мужественный поступок. А мужество есть мужество, оно покоряет любые сердца. Нет никаких оснований задерживать в нашей стране гражданина ЧССР, да это и было бы проявлением нашей трусости перед одним человеком, который высказал свое несогласие с нами. Чехословаки были встревожены таким возможным «решением» в отношении Кригеля. Ко мне несколько раз подходили Свобода, Биляк, Черник и просили, чтобы я передал их просьбу об отпуске Кригеля на родину. Я их просьбу передавал Брежневу, но он в каком-то угаре мнимого успеха «победы» над чехами и слушать об этом не хотел. Мне пришлось передать просьбу чехословаков Подгорному и Косыгину. Подгорный сразу понял несостоятельность решения о задержке у нас Кригеля, он сказал: «Что мы, сами хотим из него сделать героя? Конечно, пусть уезжает вместе со всеми». Косыгин несколько колебался принимать такое решение. Все же посоветовались все втроем — Брежнев, Подгорный, Косыгин и в моем присутствии решили отпустить Кригеля. Об этом решении я поставил в известность Л. Свободу, он только и мог сказать: «Ну что ж. Разумно».

Кригеля из его «резиденции» везли в закрытой машине на аэродром, и он не знал, куда его везут. Впоследствии он говорил: «Я думал, что меня отправляют прямо в Сибирь, и я к этому был готов». Но Кригель улетел одним самолетом вместе со всеми чехословаками в Прагу.

Итак, закончился еще один очень тяжелый этап. Но все же ждать в ближайшее время каких-либо существенных перемен в Чехословакии было трудно. Брежнев находился в чрезвычайно иллюзорном настроении, чувствовал себя «победителем» — все это политический мираж и самонадеянность. Все трудности еще впереди.

28–29 августа продолжил свою работу съезд СКП (Словацкой коммунистической партии). Гусака избрали первым секретарем ЦК СКП, что, безусловно, состоялось на националистической волне. Нам надо быть настороже.

28 августа вечером возвратился в Киев, устал страшно, да и впечатление от всего, что происходило в Москве, осталось тягостное.

29–30 августа. Переговорил с секретарями обкомов по текущим хозяйственным, организационным и политическим вопросам. В своей основе реакция населения по информациям секретарей на коммюнике по нашим переговорам с чехами в Москве положительная. Но в Киеве в двух местах и некоторых других городах республики появились листовки и надписи в общественных местах против КПСС, Брежнева — за свободу слова, поддержку чехословацких событий и осуждение нашего военного вмешательства в чехословацкие дела и политическое давление на ростки нового в Чехословакии. Приняты меры к локализации и розыску авторов листовок и надписей.

Имеет место, в частности в Крыму, Одессе, Ворошиловграде, когда отдельные члены партии, беспартийные, даже в учебных заведениях высказывают свое несогласие с нашими акциями по Чехословакии. Это все должно нас настораживать.