Дарвинизм в XXI веке - Борис Жуков

Правильно ли такое отношение и можно ли считать его окончательным вердиктом? Не знаю. Как мы помним, если все предложенные доказательства теоремы оказываются несостоятельными, это еще не означает ошибочности самой теоремы. Никто пока не доказал некорректности и бесплодности самой идеи эволюционного прогресса. С другой стороны, если наука не может сказать ничего определенного на эту тему — ей лучше и в самом деле взять паузу до лучших времен.

* * *

Пока эволюционная биология определялась со своим отношением к идее прогресса, эта идея успела изрядно выйти из моды в философии и в общественном мнении, так что сегодня этот контекст дарвинизма не очень актуален. Но теория эволюции имеет и другие общемировоззренческие аспекты. И едва ли не самый «вечный» из них — вопрос о ее этической стороне.

Одно из самых популярных возражений против теории Дарвина, неизменно выдвигающееся на протяжении всех 160 лет ее существования, звучит примерно так: не может быть верной теория, которая видит основной источник развития жизни во внутривидовой борьбе, оправдывает неравенство, вытеснение слабого сильным, массовую преждевременную гибель живых существ, проповедует «войну всех против всех», в которой хороши все средства, ведущие к победе, утверждает, будто развитие жизни направлено только на приспособление к внешним обстоятельствам — приспособление любой ценой и любыми путями. Неважно, насколько она соответствует известным сегодня фактам, насколько велика ее объяснительная сила — эта теория неприемлема уже потому, что подрывает основы морали.

Разумеется, сегодня такие доводы уже не встретишь в научных статьях и монографиях. Зато они по-прежнему широко распространены в разного рода публицистических сочинениях — в основном, конечно, религиозного (причем обычно фундаменталистского) направления. Впрочем, те же претензии высказывают и авторы, выступающие с совсем иных позиций. Одним из самых известных «моральных» критиков дарвинизма на рубеже XIX–XX веков был князь Петр Кропоткин (см. главу «Забытый кит») — один из виднейших идеологов анархизма, революционер, позитивист, видевший в религии и церкви лишь исторически преходящие формы духовного развития человечества. Даже у Александра Любищева (см. главу 5), гордившегося отсутствием религиозного чувства и резко возражавшего против оценки научных теорий с точки зрения их соответствия какой бы то ни было философии, в одном из писем промелькнуло признание, что он-де отверг дарвинизм по сугубо научным соображениям, но рад этому, поскольку «выводы дарвинизма ужасны»[272].

Подобные рассуждения с неотвратимостью смены сезонов высказываются десятилетие за десятилетием, поколение за поколением, век за веком. «Каждый раз, когда вступаешь в эту область полемики, возбужденной дарвинизмом, невольно задаешь себе вопрос: как вообще могла она возникнуть, где повод к этим недоразумениям?» — патетически вопрошал в XIX веке Климент Тимирязев. И сам же возражал себе: «Но факты красноречиво отвечают: видно, есть почва для недоразумений, если даже такие умы каждый с своей точки зрения, видят связь между дарвинизмом и основными этическими законами». За прошедшие с тех пор почти полтора века список «таких умов» (и не таких уж умов), предъявляющих этические претензии к дарвинизму, значительно расширился, а вот сам набор претензий остался практически неизменным.

Не удивительно, что почти столь же неизменным остался и набор возражений дарвинистов на эти претензии. Касаясь их, сторонники теории естественного отбора обычно отвечают, что, во-первых, эта теория, как и всякая другая естественнонаучная теория, ничего не «проповедует» — она лишь описывает процессы, происходящие в природе независимо от нашего к ним отношения. И с этой точки зрения совершенно непонятно, почему «моральные антидарвинисты» не обвиняют, допустим, Ньютона в том, что его закон всемирного тяготения — причина бесчисленных бытовых травм и авиакатастроф, а вся его механика призывает нас дружно утопиться в Марианской впадине (той точке земной поверхности, где потенциальная энергия наших тел будет минимальной). Ну или хотя бы выйти на бережок Мертвого моря, распластаться у уреза воды и лежать не подымая головы.

Далее, научные теории вообще не подлежат оценке с точки зрения общественной морали. Если теория неверна и мы можем в этом убедиться, то она должна быть отвергнута независимо от того, моральны или аморальны ее выводы. Если же она верна и при этом действительно (а не только в воображении ее противников) противоречит общепринятой морали, то что-то делать надо не с теорией, а с моралью — иначе мы должны будем в дальнейшем руководствоваться нормами, основанными на заведомой лжи.

Наконец, если уж на то пошло, дарвинизм говорит вовсе не о вытеснении слабого сильным. Даже расхожая формула Герберта Спенсера (см. главу «Провал теории успеха»), как мы помним, утверждает «выживание пригоднейшего», то есть наиболее подходящего для данных обстоятельств. Если не понимать «выживание» в буквальном смысле, то так ли уж аморальна ситуация, когда на должности назначают самых умных и компетентных специалистов, издательства выпускают наиболее талантливых писателей, а потребители отдают предпочтение продукции наиболее умелых и добросовестных производителей? Пожалуй, скорее безнравственным можно назвать отказ от такой «несправедливости».

К этому набору контраргументов, сложившемуся еще в XIX веке, современный дарвинист может добавить разве что указание, что, согласно исследованиям последних десятилетий, беспредельный эгоизм вовсе не всегда является наилучшей эволюционной стратегией; что в определенных условиях и при определенных особенностях видовой биологии естественный отбор может поддерживать и альтруистическое поведение — вплоть до самопожертвования, и что есть все основания полагать, что как раз в эволюции предков человека отбор сильно изменил баланс эгоизма и альтруизма в пользу последнего. (Возможно, правда, что этим он лишь вызовет дополнительное раздражение оппонента: сама подобная постановка вопроса подразумевает, что человеческая мораль — не воплощение божественного закона, всеобщего и неизменного, как мироздание, а всего лишь отражение одной из возможных эволюционных стратегий. Которая реализуется только потому, что в данных обстоятельствах и с учетом биологических особенностей нашего вида она оказалась эволюционно выгодной, — но вполне может быть замененной на противоположную, если обстоятельства изменятся.)