Готы - Вольфганг Викторович Акунов

этим уникальным полуостровом, перед этой солнечной «Авзонией», перспективу реального выживания и воскрешения к новой жизни. Ибо после гибели Тейи наступили тринадцать столетий сплошного междуцарствия, упадка во всех областях, междоусобиц, неприятельских вторжений…

Тем не менее, итальянцы сохранили о готах лишь недобрые воспоминания. Невольно создается впечатление, что принципиальное отношение к ним классического итальянского общества от Альберти до Альфиери было неизменно проникнуто аристократической скорбью об унижении Италии в «варварские», «готские», «готические» времена, после которых, к счастью для цивилизованного мира, наступило Возрождение. Спрашивается: возрождение чего? Ясное дело — доготской, доготической, эллинистической, греко-римской, Италии.

Итальянцы (и другие народы романского корня) забыли о величайшей способности пришедшего с севера остготского народа к адаптации. Забыли о том, с каким детским благоговением и искренней готовностью остготы попытались влезть в давно уже лишившийся остатков прежнего могущества каркас древней Римской империи. Или, по крайней мере, примерить его на себя. Вместо того, чтобы разводить костры в ветшающих дворцах и разбивать шатры в дичающих садах и парках. Как это делали на первых порах даже арийские номады в завоеванных ими Мохенджо-Даро и Хараппе (что было — то было)…

Итальянский ученый Лудовико Антонио Муратори (1672–1750) — священник, куратор библиотеки Эсте в Модене и Амвросианской библиотеки, крупнейший историограф своего времени писал: «Когда в Италии сегодня произносят имя готов, иные из народа, да и из полуобразованных (Александр Исаевич Солженицын сказал бы — «образованцев» — В.А.), содрогаются, как если бы речь шла о бесчеловечных варварах, совсем не имевших законов и вкуса. Так, плохие, старые постройки называют готической (буквально — «готика», т. е. «готской») архитектурой; готическими же считаются грубые характеры многих дурных гравюр конца пятнадцатого и начала следующего века. Все это — суждения невежд. Теодорих и Тотила, оба — цари этой (готской — В.А.) нации, конечно, совершили немало ошибок. Тем не менее, их любовь к справедливости, умеренность, мудрость в выборе чиновников, сдержанность, верность договорам и иные добродетели были столь сильны, что они и сегодня еще могут служить образцом доброго правления для народов… К тому же эти государи ничего не изменили в магистратах, законах или обычаях римлян, а рассуждения иных об их дурном вкусе — ребяческая глупость. Самому императору Юстиниану больше сопутствовало счастье, чем готским царям; но если хотя бы половина того, что сообщает нам Прокопий в своих записках — правда, то эти два гота значительно превосходили его (Юстиниана — В.А.) своими добродетелями». Спокойное, хорошо взвешенные слова, написанные в эпоху, когда абсолютистскую Европу снова раздирали религиозные войны. Человеком, преследуемым иезуитами и обязанным предоставленной ему относительной свободой исследований лишь достаточно просвещенному римскому папе. Как бы то ни было, терпимость и благородство великих готских царей — Алариха, Теодориха, Тотилы — к сожалению, нашли в многострадальной постготской Италии лишь очень немногих последователей…

4. Испанское царство вестготов

Готфы пали не бесславно:

Храбро билися они,

Долго мавры сомневались,

Одолеет кто кого.

(А.С. Пушкин)

От толосы до толета

К тому моменту, когда наемники (Второго) Рима добивали последних защитников италийского царства остготов в тени Везувия, уже давно существовало другое готское царство, основанное вестготами. К тому моменту, когда после гибели Тейи франки, не пожелавшие ему помочь, прошли огнем и мечом с севера на юг всю теперь беззащитную Италию, когда их союзники и данники — язычники-аллеманы — предали огню постройки, пощаженные Теодорихом и Тотилой, готские цари уже давно правили из Толосы (нынешней Тулузы) царством, созданным ими по образцу царства, созданного в Италии гунноскиром Одоакром.

Мы оставили вестготский народ в момент смерти его великого царя Алариха. Оставили народ «древлян», не пожелавший покориться гуннам, скрестивший оружие с римлянами и завоевавший, наконец, Рим на Тибре. После погребения Алариха в русле реки Бусента под Консенцией вождем вестготов стал двоюродный брат и шурин покойного героя — Атаульф. Он унаследовал ценнейшее из сокровищ своего тестя — девятнадцатилетнюю красавицу императорских кровей, заложницу Галлу Плацидию. Единственную дочь от второго брака императора-«германофила» Феодосия, прозванного Великим. При захвате Первого Рима Аларихом она, почти еще ребенок, была уже растлена своим беспутным братом Гонорием. Невзирая на юный возраст Галлы, предусмотрительный сенат Ветхого Рима счел необходимым заручиться ее согласием на убийство вдовы Стилихона — Серены. Таким образом римские «патрес конскрипти» — «отцы, занесенные в списки» — решили создать себе алиби. «Как бы чего (потом) не вышло». Вдруг кто-то решит призвать их к ответу? Поскольку все дальнейшее поведение Галлы Плацидии свидетельствует о ее незаурядном уме, можно предполагать, что дочь самодержца «ромеев» вполне отдавала себе отчет в том, какую тяжкую вину на нее возложили. Но, прежде чем она пришла в себя после этого события, преодолев последствия первого принятого ею решения о жизни и смерти другого человека (да еще своей близкой родственницы — Серена была, как мы помним, падчерицей августа Феодосия I, удочеренной им, т. е. фактически сестрой Плацидии!), Алариха уже впустили в «Вечный Город». И дочери римского императора пришлось на протяжении шести лет следовать за армией вестготов по Италии.

То, что ценность заложников заключается в их неприкосновенности, было, надо думать, понятно Алариху не хуже, чем тем международным и «народным» террористам, что берут заложников сегодня.

Тем не менее, мнения историков о судьбе дочери Феодосия Великого в вестготском стане впоследствии разделились. Одни историки (почему-то преимущественно французские и итальянские) считают, что Плацидию насиловали на каждой лагерной стоянке чуть ли не все, кому не лень (начиная с самого Алариха — даром что римского военного магистра и патриция!) и держали, как последнюю рабыню, полуголой. Другие (почему-то преимущественно немецкие и австрийские) — что, в отличие от пленниц более низкого звания, дочь императора насилию не подвергалась. Что готы держали Галлу в холе и почете, обучили ее своему языку, и что на Плацидию, именно в силу ее неприкосновенности, не мог наглядеться Аларих, чуть ли не сдувавший с нее каждую пылинку. Впрочем, нельзя исключить и возможность возникновения у юной заложницы т. н. «стокгольмского синдрома» …

После смерти Алариха (возможно, при участии Галлы) его сменил, в роли воздыхателя и обожателя, новый царь вестготов Атаульф — умный, храбрый красавец-мужчина в полном расцвете сил из рода Балтов (в которого юная римлянка вполне могла действительно влюбиться).

Вероятно, под влиянием Галлы Плацидии (и, несомненно, чтобы сделать ей приятное), Атаульф принял историческое решение в пользу перехода от военной конфронтации к мирному сотрудничеству с Римской империей, смысл которого