Прохоровское побоище. Штрафбат против эсэсовцев - Роман Кожухаров

Забытые в пылу боя фашистские самоходки подобрались уже менее чем на километр. Выстроившись растянутой цепью, с дистанцией между машинами в шестьдесят-семьдесят метров, они обрушили огонь своих стволов на позиции оборонительного рубежа.

XXVI

Не успела осесть пыль, обрушенная на окопы вслед за сухими комьями и секущимися частицами земли, как самоходные установки дали второй залп. Танковые пулеметы затарахтели с новой силой. Орудия обеих «пантер» и «тигра» били прямой наводкой.

Небо над головой померкло от дыма и поднятой нескончаемыми взрывами взвеси. Федор попытался поднять голову, но его ткнуло в спину, будто играючи бросило щелчком гигантских пальцев, опрокинув навзничь на дно наблюдательной ячейки.

«Сейчас начнется», — эхо аукнулось, отозвавшись на ощущаемые грудью, лицом и всем телом содрогания земли, которые сопровождались неутихающим грохотом. Уже началось! Рвало и швыряло, кромсая земляной покров на кусочки и комья, бросая их, закручивая огневые вихри вместе с металлом, горячей гарью. «Степанков… Как там Степанков?!. Добрался ли до артиллеристов?» — мелькнуло в ошарашенном сознании Коптюка. Глупая мысль… Даже если добрался… У них там сейчас свистопляска почище того, что творится на передовом рубеже.

Утробный гул часто-часто рвущихся мощных снарядов шел оттуда, с позиций второго эшелона, земля ходила вокруг ходуном, поднимаясь волнами, а там, позади, она вздымалась девятыми валами грунта, огня и дыма. Туда, на позиции артиллеристов, враг посылал основную часть смертоносного груза.

Теперь становилось понятно, что этот удар был согласован с маневром атакующих танкистов. Рации у них, гадов, работают хорошо и работают в сцепке, взаимодействуя. А вот он, старший лейтенант Коптюк, командир второго взвода второй роты отдельного штрафного батальона, как ни кричи, не может докричаться до командира ЗИС-3 лейтенанта Денисова. Быстроногий ординарец Степанков — вот его рация и его связь. Давай, Степа, не подвели. «Движение — это жизнь!»

XXVII

Стрелки-наводчики и командиры фашистских самоходных установок боялись класть мощные снаряды своих орудий слишком близко от собственных танков и пехотинцев. Теперь их отделяло от первой траншеи рубежа не больше ста пятидесяти метров.

Эту дистанцию преодолевали снаряды, выпущенные прямой наводкой, практически в упор, немецкими танками.

— Товарищ командир! Федор Кондратьич!.. — доносился до слуха взводного голос бойца.

Крик этот гулко блуждал, долетая откуда-то издалека, словно голова Федора была упрятана в металлический бак. Чья-то рука трясла старшего лейтенанта за плечо. Отзываясь на крик и настойчивую тряску, Коптюк отжался сначала на локтях, а потом на руках, ссыпая с себя комья земли.

— Фу ты, живой!.. — радостно прокричал боец, быстрыми движениями помогая командиру освободиться от завалившего его грунта.

Это был Довганюк, замкомвзвода, отвечавший во взводе за связь.

— Ишь как вас накрыло, товарищ командир… — радостно причитал переменник, как будто сообщал о вручении Коптюку новой награды.

— Да не ори ты так… — буркнул Федор, вставая на колени. — И так башка гудит…

— Оно понятно… — ничуть не сбавляя силы голоса, закивал Довганюк. — Траншею, глядите, как срыло! Начисто! Зря мудохались все утро-то!.. А я гляжу: командира накрыло прям с каской! Чисто волны Черного моря накатили! Вот гады лупят! Земля стонет, не выдерживает! Штрафникам-то что, мы — народ привычный! Хуже смерти ничего не будет…

— Тише ты, тише… — мучительно сморщившись, почти умолял его взводный.

XXVIII

Пульсирующая боль, молотками бившая по вискам изнутри, понемногу стала утихать. Отдышавшись и немного придя в себя, Федор огляделся. Над краями изрытого и пересыпанного хода сообщения гуляли клубы черного дыма. Вонючий запах гари занозил нос, не давая вздохнуть полной грудью.

— Не ранены? — участливо спросил Довганюк.

Коптюк послушно пошевелил руками и ногами, прислушался к тому, как вел себя организм. Давящая боль в пояснице, в районе правой почки. Осколок? Рука нащупала рукоятку нагана. Высунувшись из кобуры, она уперлась в спину. Наверное, скособочилась, когда его потащило по земле взрывной волной.

— Цел я… Вроде цел… — ответил старший лейтенант, поправляя кобуру.

Левая рука одновременно разгребла насыпавшуюся в окоп землю, нащупав ноздреватый ствол ППШ.

— Что со связью? Связь нужна с батальоном… Запроси через Дударева… — оттолкнувшись от стенки окопа и с трудом подымаясь на корточки, проговорил Коптюк.

— Это мигом, товарищ командир, — помогая взводному, рапортующим тоном отчеканил Довганюк.

Отведя его руку, Федор самостоятельно встал на ноги и, согнувшись в три погибели, направился в сторону блиндажа. Метрах в семи от бруствера наблюдательного пункта ход сообщения поворачивал вправо под углом в градусов сорок пять и дальше, еще через метров пять, упирался в блиндаж.

Довганюк ушел вперед командира, а за поворотом старший лейтенант налетел на своего замкомвзвода. Тот стал, как вкопанный, остолбенело глядя на дымящуюся груду бревен, досок, кусков брезента на том самом месте, где должен был быть блиндаж.

— Чего стал?! — толкнув бойца в спину, Коптюк бросился к завалу.

XXIX

Вместе с Довганюком они вытащили из-под бревен обгоревшее тело радиста Григорьева. Молоденький боец был во взводе одним из старожилов, прибыл в штрафбат еще в июне, в период протяженной передышки батальона.

Разбирать дымящиеся завалы приползли еще бойцы. Это были переменники из отделения Потапова — Гончаренко и Михайлов. Руками раскидывая нагромождение тлеющих стволов, из развороченного нутра блиндажа вчетвером извлекли еще троих погибших: взводного писаря Виленского и двух штрафников из хозвзвода, подчиненных помначпрода Мурзенко. Эти двое обычно разносили еду и воду по взводам второй роты. Наверное, прибыли с провизией или питьем в блиндаж, а тут начался обстрел, и они решили переждать его в более безопасном месте.

Один из «несунов» еще дышал. Это был возрастной боец из тыловиков, определенный командиром роты капитаном Телятьевым в снабженцы из-за седых висков и былых заслуг. Коптюк не мог вспомнить ни его имени, ни фамилии, хорошо помнил только его благородную внешность, невольно внушавшую почтение.

Степанков еще все время шутил, что Шереметьеву, с такой физиономией и такой фамилией, только недобитых белогвардейских генералов играть. Точно, фамилия его Шереметьев.

На месте благородного лица и орлиного носа с горбинкой была безобразная кровавая каша. Осколком его так или горящей балкой. Воздух с трудом выходил из его раздавленной грудной клетки, прорывался сквозь разорванные раскаленной взрывной волной губы.

Гончаренко попытался оказать ему помощь, расстегнул гимнастерку, но Довганюк остановил бойца. Спустя несколько секунд он захрипел и умер. Задергал ногами в добротных сапогах, с практически не сбитыми подметками, тщательно смазанных, с налипшей на свежую ваксу пылью и грязью.