Горечь войны - Найл Фергюсон

Кейнс был слишком доверчив. В ноябре 1921 года, оспаривая предположения о том, что немцы специально раскручивают инфляцию, чтобы не платить репарации, он писал: “Я ни на минуту не верю дурацким утверждениям о том, что правительство Германии настолько нагло или настолько глупо, чтобы преднамеренно организовывать катастрофу для собственного народа” 86. К несчастью, эти “дурацкие утверждения” соответствовали действительности. Немцы считали, что, сохраняя бюджетный дефицит и продолжая обесценивать свою валюту, они смогут увеличить свой экспорт. Как полагал Мельхиор, это позволит “настолько разрушить торговлю с Англией и Америкой, что кредиторы сами придут к нам менять условия” 87. Когда курс марки после отмены Германией валютного контроля 88 рухнул за период с июня 1919-го по февраль 1920 года с 14 до 99 марок за доллар, министр экономики Роберт Шмидт прямо заявил, чего он хотел этим добиться: “Наплыв немецких товаров за границу по бросовым ценам… убедит Антанту позволить нам навести порядок в наших финансах” 89. Как выразился глава электротехнического гиганта AEG Феликс Дойч: “Не было бы счастья, да несчастье помогло – благодаря нашей бедной валюте мы можем активно экспортировать наши товары” 90. Чтобы сохранить это “счастье”, Министерство экономики в марте – июне 1920 года даже играло против марки – оно скупало в больших количествах иностранную валюту, удерживая марку от подорожания 91. Варбург прямо сформулировал смысл этой стратегии в речи, написанной им в октябре 1920 года: “Пусть мы рискуем тем, что нам иногда придется продавать свою продукцию за рубеж слишком дешево… но мы должны заставить мир осознать, что нельзя обременять страну долгами, одновременно лишая ее возможностей их выплачивать… Полного коллапса валюты… невозможно будет избежать, если мирный договор сохранится в нынешнем виде” 92.

В действительности экономические последствия Версальского договора были для Германии не так тяжелы, как утверждали немцы и Кейнс. Огромные убытки от войны понесли все воевавшие страны, кроме США. Предполагаемые получатели репараций задолжали Америке около 40 миллиардов золотых марок 93. Судоходство также пострадало не только у Германии: тоннаж судов, потерянных мировыми торговыми флотами за время войны (в основном из-за действий Германии), составил более 15 миллионов тонн. Впрочем, значимость этих утраченных активов не стоит преувеличивать: судоходство быстро восстановилось. В краткосрочной перспективе мировая экономика переживала бум. Бизнес спешно восстанавливал разрушенные войной предприятия и торговые связи. К 1920 году международная торговля достигла 80% от довоенного уровня, чему способствовал и порожденный военным временем рост денежной массы. Чистый национальный продукт Германии вырос в 1920 году примерно на 10%, а в 1921 году – на 7% 94. Если сельское хозяйство Германии продолжало чахнуть, то промышленное производство определенно пошло вверх – на 46% в 1920 году и на 20% в 1921 году. Особенно быстрый рост отмечался в судостроительной и угольной отраслях 95.

Из-за рубежа сочетание быстрого роста и слабой валюты казалось противоречивым. Это создавало соблазн сыграть на валютном курсе. В результате в 1919–1920 годах дефицит торгового баланса покрывался не за счет крупных иностранных кредитов, а за счет массовой закупки иностранцами небольших количеств бумажных марок. Объем иностранных вкладов в семи крупнейших берлинских банках, составлявший в 1919 году 13,7 миллиарда марок, дошел в 1921 году до 41,6 миллиарда марок. На долю иностранцев теперь приходилась почти треть вкладов 96. С июля 1919 года по декабрь 1921 года в Нью-Йорке было куплено 60 миллионов марок (в пересчете на золотые марки) 97. Кейнс в принципе знал об этом. “Спекуляция, – писал он в начале 1920 года, – достигла умопомрачительного размаха, вероятно самого большого в истории” 98. Однако он не предвидел, какое влияние это может оказать на курс марки. В марте 1920 года марка неожиданно перестала падать и начала дорожать, поднявшись к июню с 99 марок за доллар до 30. В последующие месяцы ситуация полностью перевернулась. Внутренние цены в Германии упали к июлю приблизительно на 20%, а затем до лета 1921 года оставались на уровне, примерно в 13 раз превышающем довоенный. В мае 1921 года годовой уровень инфляции скатился до рекордных по послевоенным меркам двух процентов. Одновременно резко сократился разрыв между германскими и мировыми ценами 99. Это не только остановило рост экспорта Германии 100, но и обошлось Кейнсу в 20 тысяч фунтов (в основном его собственных, но не только), которые он инвестировал, исходя из предположения о том, что экономические последствия мира будут такими, как он предсказывал 101. Что произошло, он осознал далеко не сразу:

В сущности, дело было не только в горячечной спекуляции. Это было время, когда дефляция наблюдалась во многих странах. Британские и американские финансовые власти начали попытки расплатиться по военным счетам и обуздать инфляцию. Для этого они принялись поднимать налоги и ограничивать кредитование. В 1921 году цены резко упали и в Англии, и в Америке, и эта тенденция вскоре распространилась также на их торговых партнеров 103.

По ситуации на 1921 год репарации также трудно назвать невыносимым бременем. 82 из 132 миллиардов золотых марок были в некотором смысле условными. Облигации “C” на эту сумму должны были быть выпущены только в неопределенном будущем, когда германская экономика достаточно восстановится 104. Бесспорно, это омрачало будущее Германии и ограничивало ее возможности кредитоваться на международном рынке, однако фактически непосредственные обязательства страны в 1921 году не превышали 50 миллиардов золотых марок. С учетом того, что было выплачено с 1919 года, они составляли всего 41 миллиард. Сам Кейнс в “Экономических последствиях Версальского мирного договора” называл эту сумму разумной. Более того, к середине 1921 года инфляция уменьшила реальную величину внутреннего долга рейха до приблизительно 24 миллиардов золотых марок. Таким образом, относительно национального дохода обязательства Германии, включая облигации “А” и “B”, составляли около 160%. Разумеется, это бремя было более тяжелым, чем то, которое легло на плечи французов после Франко-прусской войны. Если прибавить контрибуцию в пять миллиардов франков, которую потребовал Бисмарк, к общей сумме французского государственного долга (11,179 миллиарда франков), окажется, что совокупная задолженность Франции по итогам конфликта составляла примерно 84% от чистого национального продукта за 1871 год. Однако долговое бремя Германии в 1921 году было немного меньше отношения совокупного британского государственного долга (внутреннего и внешнего) к валовому национальному продукту за тот же год (165%). При этом в 1815 году долг Великобритании почти вдвое превышал ее национальный доход, что не помешало ей стать самой успешной экономикой – и самым стабильным государством – XIX века.