Сказки, рассказанные на ночь - Вильгельм Гауф

Стольник сдвинул свои темные косматые брови и метнул в юношу, который оказался настолько смелым, что придерживался иного, нежели он, мнения, гневный, пронзительный взгляд.

— Что это вы забрали себе в голову, молодой человек? — закричал он. — Ваши речи теперь не помогут. Дело вовсе не в том, согласуется ли с вашей ребяческой совестью то, что мы вам поручаем. Дело в повиновении: мы хотим этого, и вы должны…

— А я не хочу, — прервал его Георг твердым голосом.

Он чувствовал, что вместе с гневом в ответ на оскорбительный тон Вальдбурга растет его мужество, и даже хотел, чтобы стольник продолжал и продолжал свою речь, теперь ему по силам было любое решение.

— Да, конечно, конечно, — язвительно и одновременно злобно рассмеялся Вальдбург. — Это дело опасное — в одиночку пребывать во вражеском лагере. Ха-ха-ха! Вот приходят к нам с важными минами ничтожные молодые господа и трескучими фразами предлагают свои гениальные головы и золотые руки, но лишь коснется дела, так они тут же в кусты. Да-а-а, каковы отцы, таковы и дети — яблоко от яблони недалеко падает. Что ж, на нет и суда нет.

— Если вы хотите оскорбить моего отца, — вспылил рассерженный Георг, — то здесь сидят воины, которые могут засвидетельствовать, что его храбрость до сих пор живет в их памяти. Должно быть, вы чересчур много сделали для людей, что позволяете себе подобное высокомерие!

— Такому ли молокососу указывать мне, что я должен говорить? — перебил его Вальдбург. — Впрочем, что тут попусту болтать! Я хочу знать, юнкер, оседлаете ли вы завтра свою лошадь, чтобы выполнить наш приказ, или нет?

— Господин стольник, — ответил Георг с большим спокойствием, чем сам от себя ожидал, — вы своими резкими речами показали, что не знаете, как нужно разговаривать с дворянином, сыном известного героя, предложившим свою службу союзу. Вы говорили от имени союза и так глубоко оскорбили меня, будто я ваш злейший враг. Мне остается одно, как вы это сами сказали, — оседлать коня, но не для того, чтобы услужить вам. Я больше не считаю для себя за честь служить под вашими знаменами и отрекаюсь от вас навсегда! Прощайте! — энергично и твердо закончил молодой человек и повернулся, чтобы уйти.

— Георг! — вскочив, воскликнул Фрондсберг. — Сын моего друга!

— Погодите! Погодите, юнкер, — заволновались и прочие, бросая неодобрительные взгляды на Вальдбурга. Но Георг, не оглядываясь, уже вышел из комнаты.

Звонко захлопнулась железная щеколда, и огромные половинки дверей отделили юношу от дружеских окликов явно расположенных к нему людей. Эти тяжелые дубовые двери навсегда отрешили Георга фон Штурмфедера от Швабского союза.

Георг почувствовал себя лучше, когда у себя в комнатке поразмыслил о случившемся. Ведь было решено то, с чем он медлил, и решено как нельзя лучше. Теперь он имел повод оставить войско, причем стольник должен взять за это вину на себя.

Как же все переменилось всего за четыре дня и как отличалось его нынешнее настроение от того, с каким он въезжал в этот город!

Радостная приветственная пальба, веселый перезвон колоколов, зажигательный треск барабанов вызывали тогда ответное биение сердца, жаждущего военных побед, чтобы заслужить руки Марии. А первая встреча с Фрондсбергом, пробудившая возвышенные мысли и желание заслужить похвалу из уст прославленного человека! И как охладили его пыл последующие события, когда Швабский союз потерял для него всякую привлекательность и развеял как дым юношеские фантазии! Теперь он стыдился поднять свой меч во славу союза, замыслившего в угоду собственной алчности разорвать прекрасную страну на куски. Кроме того, как ужасна мысль о том, что Мария и ее родственники будут пребывать на стороне врагов, оставшись верными несчастному герцогу, которого решено изгнать из собственных владений! И ради этого он должен разбить любящее его сердце? «Нет! Этого не будет!» — громко произнес юноша, устремив взор к солнечному свету, пробивающемуся сквозь круглое оконное стекло, и мысленно обратился к синему небу: «О! Что было бы губительно для любого другого на моем месте, Ты обратил во благо!»

Прежняя веселость, отступившая было под ударами судьбы, вновь к нему вернулась, разгладила нахмуренный лоб и заиграла на губах. И он радостно, как в счастливые времена, запел веселую песенку.

— Вот это да! — удивился вошедший господин Крафт. — Я тороплюсь домой, чтобы утешить своего гостя в его печалях, и нахожу его веселым, как никогда. Как мне это понимать?

— А разве вы не знаете, господин Дитрих, — ответил Георг, посчитав разумным скрыть свою веселость, — что можно от гнева смеяться, а от боли петь?

— Я слышал об этом, но никогда прежде не видел.

— Так, значит, вы слышали о досадной истории со мной, — сообразил Георг, — верно, ее уже рассказывают по всем улицам?

— О нет! — успокоил его секретарь. — Никто о том не знает, иначе бы во всеуслышание раструбили подробности тайного поручения. Нет! Слава богу, у меня есть собственные источники, и я обо всем узнаю тот же час, когда это произошло. Однако не сердитесь на меня, но вы поступили глупо!

— Так! — рассмеялся Георг. — А собственно, почему?

— Вам ведь предоставлялась прекрасная возможность отличиться. Кому было бы благодарно высшее начальство за…

— Скажите прямо: лазутчику в тылу врага, — перебил его Георг. — Жаль только, что слава моего отца и его доброе имя побегут вперед и встретятся с врагом раньше меня.

— Я и не подозревал, что у вас могут быть сомнения такого рода. Если бы я был известен так, как вы, меня не пришлось бы долго упрашивать.

— Возможно, у вас в Швабии иное отношение к подобному делу, — не без иронии заметил Георг, — но у нас во Франконии… Стольник Вальдбург должен был об этом поразмыслить и послать лазутчиком ульмца.

— Может, вы и правы. Однако стольник! Как неразумно вы поступили, сделав его своим врагом! Он никогда в жизни этого не забудет, поверьте мне!

— Это меня меньше всего заботит, — ответил Георг, — мне жаль только, что я не могу скрестить клинки с этим высокомерным человеком, причинившим зло моему отцу, чтобы доказать, что презираемая им рука, которую он сегодня оттолкнул, чего-то да стоит.

— Ради всего святого! — взмолился при этих словах Крафт. — Не говорите так громко, нас могут услышать. Однако вы должны взять себя в руки, если когда-нибудь соберетесь служить в войске под его началом.

— Я собираюсь скоро избавить господина стольника от моего ненавидящего взгляда. Так угодно Богу: сегодня я увижу в последний раз закат солнца в Ульме.