Потому и сидим (сборник) - Андрей Митрофанович Ренников

прожившее на нашей родине. Чего только ни говорил он! И о великом предназначении русского народа. И о будущей нашей славной истории. Цыпкин, Рыпкин и Сыпкин тоже выражали восторги, поддакивали, сладко вздыхали.

– Ну, а теперь, до свиданья, – поднявшись с места, весело, вдруг, произнес Цвибак, забирая свои вещи. – Господа, собирайтесь. Сейчас Намюр, у нас пересадка.

– Позвольте, позвольте, – изумился я. – Но ведь вы…

– Что мы? Разве я сказал, что еду до конца? Вы, пожалуйста, продолжайте, а нам, извините, нужно в Остенде. У нас ведь ваканс. Цыпкин, не забудь свои трусики! Рыпкин, тащи чемодан!

* * *

Тьфу! Приснится же такая нелепость.

«Возрождение», Париж, 17 июня 1938, № 4136, с. 4.

Страдная пора

Это было еще в мае. Вернувшись как-то со службы, Константин Павлович поужинал вместе с женой, бережно развернул карту Франции, положил ее на стол, любовно разгладил и произнес:

– Ну-с, Наташенька… Давай-ка обсудим, куда поехать на лето в этом году.

Наталья Николаевна, усевшаяся в угол и принявшаяся за спешное шитье «комбинезона», который надо было сдать завтра заказчице, удивленно взглянула на мужа.

– А разве не рано еще, Котик? – нерешительно спросила она. – Вчера, ведь, камин топили.

– Что ж такого? Ты сама знаешь парижский климат. Жара наступает всегда сразу, в виде декрета-закона. Может быть, опять в горы махнуть?

– По-моему, в горы.

– А куда именно?

– Куда хочешь. Только подальше от автомобильных дорог, чтобы Пуму было безопасно гулять. Пум! Хочешь в горы?

Лежавший у ног Натальи Николаевны пес поднял голову, протяжно зевнул и искоса посмотрел на буфет, где стояла заманчивая сахарница.

– Грр… – пробормотал он. – Ав!

– У нас на месяц будет приблизительно три тысячи франков, – задумчиво продолжал Константин Павлович. – То есть будет всего полторы, но я возьму аванс в тысячу, ну и ты приработаешь пятьсот. А три тысячи, это не шутка. Если, как в прошлом году, поедем с поездом «Савояр», билет в Савойю туда и обратно по новому тарифу приблизительно 250. Два билета 500. С Пума в прошлом году брали около ста; теперь, значит, при оздоровлении финансов, в полтора раза больше – 150. Итого – 650. Считай еще всякие такси, автобусы, носильщики и прочее – 150. Значит, вся дорога – 800. За квартиру здесь нужно отложить на месяц 400. Итого – 1200. Остается на жизнь, на экскурсии, табак, прачку и прочие развлечения – 1800. Предположим – добавочные расходы – 500 франков. Следовательно, на пансион -1300. Разделить на 30, это в день… Гм… В день выходит…

– Ну?

– Кх… Понимаешь, как странно: в день выходит… всего 43 франка.

– На двоих?

– В том то и дело, что на двоих, а не на одного. И не считая Пума, притом. Пожалуй, в этом году такого пансиона не найти, как ты думаешь?

– Да, пожалуй. Бедный Пум! Так ему и не придется побегать по горам. Пум, слышишь? Пумчик! Нам нельзя ехать!

– Грр… – снова, подняв голову, проворчал Пум. – Ав!

Он лениво поднялся с места, подошел к буфету, задрал голову, понюхал воздух, глубоко вздохнул и вернулся к ногам Натальи Нико лаевны.

Константин Павлович, однако, решил не сдаваться. Конечно, при смете в три тысячи убивает дорога. Восемьсот франков! Но ехать куда-нибудь под Париж ни он, ни жена не хотели. Если уж менять обстановку, то менять; иначе лучше вообще не двигаться с места. А между тем все настоящие горы далеко: до Вогез чуть-чуть ближе, чем до Савойи, но жизнь дороже; «Массив-Сентраль» – не ближе Савойи. Альп-Маритам еще дальше. Да и жара на юге адская, в лучшем случае – анафемская.

– А может быть, все-таки найдем пансион по двадцати одному франку? – упрямо сказал Константин Павлович. – Погоди, Наташенька, завтра же зайду на Шан-з-Элизе в бюро туризма, достану проспекты. Затем выпишу газету «Савояр». Не беспокойся: при известной энергии всего можно добиться.

Наталья Николаевна легла в этот день спать раньше обычного – часов в одиннадцать. Комбинезон был темный, для глаз полезнее встать раньше, чтобы работать при дневном свете. А Константин Павлович, оставшись в столовой, долго бродил пальцем по карте, затем стал искать на книжных полках прошлогодние проспекты, снимки и панорамы горных районов.

В час ночи Наталья Николаевна проснулась, почувствовав, что муж настойчиво толкает ее в плечо.

– Что такое? – испуганно проговорила она.

– Пусенька… Великолепная идея… Понимаешь!

– Оставь, хочу спать.

– Нет, ты послушай: мы, ведь, можем отлично прожить на 43 франка! Наймем просто комнату за 10 франков в день, а сами будем готовить!

– Грр… – огрызнулся лежавший у груди Наталья Николаевны Пум, которому взволнованный Константин Павлович нечаянно нажал рукою на хвост.

* * *

Со следующего дня Константин Павлович зажил новой жизнью. Днем, в часы перерыва на службе, ездил на вокзалы, во все туристические учреждения, приносил домой всевозможные «деплиан»[445]: общие карты – гипсометрические, климатические; частные карты Тарид и Мишле по отдельным районам. Собрал по газетам все адреса меблированных комнат в Вогезах, в Центральном Массиве, в Савойе. После ужина раскладывал на столе все это богатство, охал, восторгался, вздыхал от радости.

– Наташенька, посмотри, какой Самоэнс! – восклицал он, подходя с проспектом в руке к работавшей жене.

– Папиросу подальше! Прожжешь! – испуганно восклицала она.

– Нет, ты взгляни, какие горы: совсем Боржом!

– Покажи… А папиросы нет? Что? Это? Горы слишком давят, по-моему.

– Давят? Никого не давят. Тебе только так кажется. А может быть, хочешь в Салланш? Посмотри, какой вид на Монблан!

– Опять папироса?

– Да нет никакой папиросы. Разве не грандиозное зрелище?

– Что? Это? Недурно. И долина широкая, Что ж, поедем в Салланш. Пум, хочешь в Салланш?

По ночам в квартире у Константина Павловича долго горел свет. Все соседи давно спали. Наталья Николаевна спала. Пум спал. А Константин Павлович не спал. Сидел за письменным столом и строчил письма ко всем владельцам меблированных комнат в Нижней Савойе, в Верхней, в Центральном Массиве, в Вогезах:

«Мосье. Же ву при де бьен вулуар ме донне де рансеньеман…»[446]

На столе постепенно накоплялась груда конвертов. На каждый конверт наклеивалась марка; внутрь вкладывалось еще две: одна на ответ, другая – на присылку открыток с видом на сдающийся дом и с видом из окна сдающегося дома.

Так прошло около месяца. И постепенно, со всех горных кряжей и массивов к Константину Павловичу стали стекаться письма. Из Самоэнса писал секретарь Сэндика д-Инисиатив: «Мосье. Посылаем вам список меблированных квартир. Новая вилла около Самоэнса, четыре комфортабельных комнаты, столовая, кухня, балкон, гараж, сад. Вода, электричество. Сезон – 3000 франков. Квартира – три комнаты, кухня, передняя, чердак – 2500 франков. Квартира – 8 комнат, галерея, два балкона, площадка для тенниса – 6000 франков»…

– Брр… – содрогался Константин Павлович.

Из Салланша:

«Шер мосье. Честь имею приложить список меблированных квартир и уведомить, что все указанные квартиры на этот сезон сданы».

Из прочих мест: из Сен Жан де Мориен: «па де ложеман и