Помощница лорда-архивариуса - Варвара Корсарова

Появилась сухопарая женщина в синем казенном платье, провела в боковую каморку, с официальной вежливостью велела снять одежду и надеть форму арестанта: балахон, напоминающий тот, что я носила в общине, но из ткани помягче.

— Госпожа Верена, старшая надзирательница Блока А, — представилась женщина, когда я закончила переодеваться. — Идем.

Мы миновали несколько дверей с тусклыми табличками («Помывочная», «Карцер», «Кордегардия»…) и остановились у железных ворот. Скрипнул механизм, ворота взвизгнули и поднялись с мрачной неотвратимостью.

Меня повели по длинному коридору, в котором каждая деталь навевала беспросветную тоску. Воздух был спертый, отдавал известью, хлоркой и чем-то кислым: казенный запах, от которого даже у самого жизнерадостного человека засосало бы под ложечкой. Двери с решетчатыми окошками, кирпичные стены, наполовину покрытые темной краской. Вдоль плинтусов вились медные жилы с острыми шипами. Жилы едва заметно подрагивали, как готовые к атаке змеи.

Ребра свода украшали медные сферы, наполовину утопленные в камень. Позеленевшую от времени поверхность рассекала алая полоса — словно вертикальный зрачок. Когда мы миновали один из шаров, он дрогнул в своем гнезде и с легким скрипом повернулся, отслеживая наше движение.

Заметив, как я поежилась, моя сопровождающая пустилась в объяснения тоном дружелюбной хозяйки, несколько утомленной наплывом гостей.

— Валефарово око следит за всем, что происходит в коридорах и камерах. Поэтому у нас не бывает беспорядков и бунтов. Никто не желает близко знакомиться с охранными системами Юстиария. Осужденные предпочитают идти на алтарь зрячими и с целыми конечностями. Демоновы плети действуют грубовато, — надзирательница указала на шевелящиеся медные жилы, — но эффективно. С ними шутки плохи.

Мы остановились перед дверью в дальнем конце коридора. Госпожа Верена погремела ключами и радушным жестом пригласила оценить мое новое жилище. Оштукатуренные стены, забранное решеткой окно под потолком, железная откидная койка, рукомойник в дальнем углу. Фонарь в медной клетке заливал камеру мертвенным светом. Лязгнул засов, я осталась одна.

Несчастья последних дней были внезапными и ошеломляющими. Я прошла все стадии отчаяния и теперь навалилась апатия. За последние месяцы мне довелось испытать немало страшных приключений, но теперь они казались лишь игрой, в которой реальная опасность не грозила никогда — ведь рядом был тот, кто мог защитить и прийти на помощь.

И тут меня затопила острая обида, сдобренная уколами злости. Злилась и обижалась я на Джаспера. Ведь это его самоуверенность и пренебрежение к врагам привели к такому исходу! Как мог он бросить меня, оставить одну среди этого кошмара?! Если с ним случилось что-то действительно нехорошее, люди Шер знали бы об этом. Значит, он жив и скрывается. Почему же не нашел, не вызволил меня? С чего я вообще взяла, что моя судьба ему небезразлична?

Чувство было горьким, мысли — несправедливыми, но избавиться от них не получалось.

Потянулись дни несвободы. Поначалу я была слишком подавлена, чтобы замечать тяготы тюремного быта, но постепенно обвыклась, апатия стала отступать, и я признала, что жизнь в Мешке-с-Костями оказалась сносной: мне доводилось жить в местах похуже.

Кормили два раза в день — надзиратель приносил плошки с жидкой кашей или отварными овощами. Раз в неделю водили в помывочную, где удавалось переброситься парой слов с другими заключенными женщинами. Среди них были как закоренелые преступницы, так и те, кто угодил за решетку по пустяковым обвинениям.

После завтрака заключенных отводили в молельный зал на службу, которую проводил тюремный священник церкви Благого Света.

Первое посещение молельного зала оставило неизгладимое впечатление.

Зал выглядел так же убого, как и прочие помещения тюрьмы: беленые стены, ряды облезлых скамей, приземистая кафедра. Но когда я подняла глаза к потолку, ахнула от удивления.

Под сводом расположился странный механизм: сотни шестеренок, цепей, штырей, валунов, туго взведенных пружин. Посреди подвешены огромные — в два человеческих роста — песочные часы в медной оправе с замысловатой гравировкой. Корпус часов закреплен на системе сложных шарниров. Песок тонкой струйкой пересыпался за светло-зеленым стеклом.

Заключенные опасливо косились на странный механизм, зубчатые колеса которого вызывали мысли о гигантской мясорубке. На десятках лиц застыло боязливое ожидание. Мы расселись на указанные надзирателями места, покорно взяли в руки плохо отпечатанные брошюры с молитвами, служба началась.

Молодой священник неразборчиво бубнил с кафедры; время от времени, повинуясь знакам надзирателей, толпа вторила вразнобой.

И вот, когда был закончен первый круг молитв — славословие Благому Свету — помещение наполнил скрип и лязг: механизм ожил. Часы страшно ухнули и перевернулись, по залу прокатился ветер. Что-то прогремело, из медной трубы выпали металлические жетоны и с громким бряцаньем приземлились в чашу установленных под трубой весов. Заключенные разом выдохнули, зашептались опасливо. Покачиваясь на цепи, чаша медленно опустилась.

Я не понимала, что происходит, но чувствовала, что движение механизма было ритуалом, который внушал узникам сильный страх, и страх этот невольно передался мне.

На служении присутствовали двое вигилантов. Они поспешили к чаше, вынули жетоны и передали надзирателям. Заключенные затравленно следили за их движениями.

— Номера сто двадцать, сто сорок один и сто шестьдесят четыре, — громко произнес вигилант, и в зале воцарилась мертвая тишина, которую разорвал чей-то испуганный вздох.

Надзиратели уверенно прошли по рядам, подняли трех заключенных и вывели из зала. Двое — молодой мужчина и женщина — шли покорно, опустив голову, их плечи дрожали. Третий — изможденный мужчина средних лет — громко выругался и толкнул одного из надзирателей в грудь, но тут же стих, когда двое других крепко ухватили его за руки и вывели вслед за остальными.

— Вознесем молитву за души тех, кто сегодня послужит высшей цели, — равнодушно провозгласил священник, и заключенные уткнулись в брошюры с молитвами как ни в чем не бывало. На их лицах было написано облегчение.

— Что происходит? — шепотом спросила я свою соседку, бойкую чернявую девушку.

— Часы ведут отсчет до ритуала по приговору. На алтарь отправляются те, чьи номера упали в чашу, — быстро проговорила она, пока надзиратель смотрел в другую сторону. — Это как лотерея: есть имена приговоренных, высший вигилант в Адитуме определяет, кто лучше подойдет для ритуала и отправляет жетоны с номерами сюда. Часы отсчитывают время до следующего жертвоприношения. Видишь трубки? Они регулируют количество песка в колбах. Иногда ритуал проводят каждый день, иногда

— раз в неделю. Время определяют астрологи в Адитуме. Этот обычай существует столько, сколько стоит Мешок-с-Костями.

— Зачем это нужно? — ужаснулась я.

— Славное развлечение для заключенных. Невеселое, но других-то нет, — пожала плечами девица. — Каждый раз думаешь: не твой ли номер выпадет сегодня?