📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгКлассикаВесна священная - Алехо Карпентьер

Весна священная - Алехо Карпентьер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 131 132 133 134 135 136 137 138 139 ... 165
Перейти на страницу:
ям), завтракая в первом же кафе, я прочитала в газете немыслимое объявление, приютившееся среди реклам двух здешних достопримечательностей— рома и вермута «Наковальня». Оно гласило: «За 900 песо продается дом в четыре комнаты с земельным участком в 12 вар». Когда я сказала официанту, что это слишком дешево, он 390

объяснил мне: «Тут дома ничего не стоят». Конечно, дом был старый, но просторный, на высоком фундаменте, с толстыми стенами, а дырявую крышу нетрудно починить. Больше всего мне понравилось, что он стоял лицом к морю. Подписав договор в тот же день, я прожила трое суток на постоялом дворе,, где останавливались торговцы и крестьяне из ближних селений, до которых трудно добраться, такие плохие здесь дороги, а потом переехала. Мебель и утварь я купила наспех, самую необходимую, надеясь, что позже подыщу что-нибудь себе по вкусу или закажу у столяра, который жил неподалеку, в переулке Мальор- кинес. Привезла я только два чемодана с одеждой, несколько книг и любимых вещиц и проигрыватель (я купила его буквально за час до того, как объявили посадку на первый большой самолет, а пластинки взяла только те, которые не напомнят ни о балете, ни о прошлом). Из Ранчо-Бойерос я позвонила Мирте и сказала под строжайшим секретом, где я буду, а она обещала прислать мне все, что понадобится —я оставила ей у Камилы достаточно денег и себе взяла, сколько надо. Платить за квартиру и Камиле обещал Мартинес де Ос. Обосновавшись в доме, я послала Мирте свой точный адрес, твердо зная, что могу рассчитывать на ее молчание. Через две недели я получила письмо, написанное тем нейтральным и легким слогом, каким только и можно у нас писать, и среди поистине дочерних заверений в любви нашла странную фразу, которую разгадывала, честно говоря, не один час, а разгадав — весело смеялась: «Возлюбленный Мелибеи сейчас в Давосе», «Возлюбленный» — это Каликсто, но Давос... Наконец я вспомнила, что так назывался курорт, куда приехал Ганс Касторп из «Волшебной горы», которую как раз читала моя ученица, когда произошли страшные события, разлучившие нас. Да, герои Томаса Манна жили в Давосе. Значит, гора... Горы... А горы теперь одни — Сьерра-Маэстра. Итак, он в горах Сьерра- Маэстры... Скрылся от полиции и ушел к мятежникам, в революционную армию Фиделя Кастро. Как хорошо! Теперь я могу успокоиться, собраться с духом в тиши и безвестности, которых я и ищу в этом заброшенном уголке острова, чтобы не сказать—Земли. Я гляжу на горы, ступенями уходящие вверх над Наковальней, серебристо-розовые в предвечерних лучах. За ними—другие, и еще другие, и еще, а потом — Сьерра-Маэстра, где скрываются вооруженные люди. Всем сердцем я желаю им победы, тем более что с ними Каликсто. Но оружие обращено гуда, на Запад, в глубь Кубы, к большим городам, к столице, где находится враг—та власть, которую они хотят свергнуть и, 391

надеюсь, свергнут. А я здесь, по сю сторону гор и борьбы, с краю острова, в городке, обреченном на дремоту, на запустение — слишком уж мало тут народу,— на бедность и бездорожье. Никому нет дела до этих мест, и, чем бы ни кончилась война (а что же еще? Ведь битвы не прекращаются), история забудет «обойденный город», как забыл его Эрнан Кортес, отправившись искать счастья (и какого!) в долину Анауака. С самого детства я наблюдаю события, которых мне не понять, но отсюда бежать не надо, ибо никто меня не настигнет в этой далекой заводи, забываемой нередко и теми, кто пишет труды по географии. Чтобы я уехала отсюда, пришлось бы сбросить меня в море. Скоро я привыкну к одиночеству, отныне оно станет моим уделом. Я знаю, что многих удивило мое появление. Никто не поймет, зачем переселяться сюда из столицы, если у тебя нет здесь поместья или родных. Сперва меня называли сумасшедшей, а потом — узнав, откуда я родом,— и «сумасшедшей из России» («Она из этих, которые сбежали, когда у них свергли царя»,— сказал в таверне местный мудрец. «Что-то она запоздала, этому уже лет сорок»,— заметил другой). Потом решили, что я лечу здесь нервы, а приглядевшись к тому, как я держусь с людьми — главным образом с лавочниками, у которых я покупала еду,— поняли, что человек я смирный, и приняли меня, не пытаясь вникнуть глубже, но постановив, что тут какая-то тайна, а «чужая душа — потемки». Все думали, что я перенесла какое-то горе (собственно, это было недалеко от истины), а скоро пошел слух, что я очень люблю «церковную музыку», так как я часто ставила мотеты Монтеверди, «Глорию» Вивальди, «Немецкий реквием» Брамса, особенно же «Мессу си минор» Иоганна Себастьяна Баха, ибо мне казалось, что ко второму Kyrie в ней можно применить— а это так редко в нашем мире! — опасное слово «величие». Я не знала и не хотела знать того, что могли сообщить мне изувеченные цензурой газеты,— конечно, там не было ни слова о горах, находящихся за горами и еще за горами,— и новости мои касались лишь хитроумного идальго, чье имя кое-кто хочет забыть и чьи книги сожгли в безвестном селенье Ла-Манчи, и Дунсинанского замка, и человека, который, достигнув жизни половины, заблудился в сумрачном лесу, но сумел выбраться оттуда, хотя на него чуть не напали три хищных зверя. Снова, еще раз, я жила вне эпохи. Однако эпоха скоро проникла ко мне в обличье врача, которого я позвала, чтобы он как-нибудь облегчил мне приступы, возвещавшие о том, что силы мои на исходе. Лицо у него было 392

молодое, а волосы — седые, и он показался мне приятнейшим смешением ученого и дилетанта—историка, археолога, библиофила,— ибо его занимали кремневые ножи, наконечники для стрел, почтовые марки и сам он искал ископаемых животных. Люди с такими широкими интересами остались только в захолустье. «Я, как маркиз Брадомин,— сказал он,— уродлив, набожен и сентиментален». Врач он был прекрасный, знал очень много и после первой мировой войны учился в Париже. «В то веселое время некоторые люди могли позволить себе такую роскошь— послать сына в Европу». Для него слово «Париж» означало: джаз, девицы, похороны Анатоля Франса, сверкающие бриолином волосы, дебют Жозефины Бэкер и разгул поразительно смелого аргентинского танго, про которое Бриан сказал: «Вот не думал, что это можно делать стоя». Ему нравились французские оперы — «Манон», «Лакме», «Жонглер богоматери» — балет же наводил на него тоску. Правда, он видел только один, как будто свадьбу русских крестьян,— вынести невозможно, да еще

1 ... 131 132 133 134 135 136 137 138 139 ... 165
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?