Черный ферзь - Михаил Савеличев

Закурив, Сворден спросил:

– О чем бормочешь, выродок?

Навах отрезвелым взглядом посмотрел на Свордена.

– Неужели ты ничего не помнишь?

– Что именно?

Через несколько мгновений Сворден пожалел о заданном вопросе. Для него это был даже не вопрос, а удобный способ освободить легкие от дыма для вдыхания очередной порции отравы. Но Навах воспринял это как согласие невольного собеседника и впрямь разобраться в том бреде, которым прорвало кодировщика, точно дасбут, заполучивший торпеду в корпус.

Говорил Навах сбивчиво, перескакивая с одного на другое, да еще пересыпая речь тарабарщиной, больше похожей на рычание изголодавшихся копхундов во время случки. Это напоминало мозговую лихорадку тех, кто впервые проходил Стромданг, и которая начиналась подобным же бредом, а заканчивалась битьем головой о переборки, если пострадавшего вовремя не принайтовывали к койке и не вкатывали дервалью дозу успокоительного.

Начни Навах биться лбом о ледовое подкрепление, Сворден и пальцем не шевельнул, дабы облегчить страдания съехавшего с ума кодировщика. Может, наоборот – указал Наваху более подходящее место для пробивания дырок в собственном черепе. Однако кодировщик не выказывал (пока) признаков перехода мозговой лихорадки в острую для себя и менее мучительную для слушающих форму.

По словам кодировщика выходило, что Сворден – вовсе не Сворден, а Навах – никакой не Навах (в последнем Свордена и убеждать не требовалось) и, более того, мир – вовсе никакой не мир, а самая что ни на есть дыра, в которую легко попасть, а вот выбраться почти никак невозможно. Дыру эту прогрызло в мировой тверди какое-то злобное существо, которое и породило весь прочий мир, включая Наваха и Свордена с его идиотской подозрительностью к ни в чем не повинному кодировщику.

Навах величал мировое создание трахофорой, что в переводе с тарабарщины материковых выродков означало “вместилище мира”.

Поскольку ничего в мире, кроме самой трахофоры, не существовало, то питалась она исключительно собственными снами, а испражнялась, понятное дело, кошмарами. То и другое и являлось тем, что Сворден, по глупости своей, считал реальностью. Только одна реальность порождалась снами и, соответственно, представляла собой мир добра, справедливости и благополучия, всеобщего братства и любви, поскольку (как уже сам сообразил Сворден) в нем отсутствовали материковые выродки и прочие ублюдки-недочеловеки. А вот другая реальность оказывалась целиком слепленной из экскрементов трахофоры со всеми вытекающими последствиями. Тут и доказывать нечего. Достаточно оглядеться вокруг, чтобы понять дерьмовость этого мира.

Люди из мира добра и справедливости, откуда и происходил Навах, а вместе с ним и Сворден (такой выверт Свордена не особенно удивил, подспудно он его ожидал), очень страдали, что их собратья по снам томились в беспробудном кошмаре трахофоры. Они смогли каким-то образом наладить переброску своих эмиссаров по ту сторону сна – сначала для разведки, а затем для поиска путей облегчения участи гибнущих в бесконечной войне людей.

Поскольку пребывание в мире кошмаров наносило тем, кто населял лучший из миров, непоправимый душевный ущерб, разведчикам стирали память и конструировали новую личность, которая считала худший мир своей родиной. Именно таким разведчиком и являлся Сворден.

На этом месте Навах почел за благо заткнуться, выжидательно разглядывая багровеющего от бешенства Свордена, чем обезопасил себя от неминуемой взбучки.

– Значит, на самом деле шпион – я? – уточнил Сворден.

– Разведчик, – поправил Навах. – Глубоко законспирированный специалист по исправлению худшего из миров. Так мы это называем.

– Моя память начисто стерта, и я ничего не помню? – рука Свордена нащупала рукоятку ножа.

– Не стерта, – сказал Навах. – Блокирована. Мы не были уверены, что ты сможешь выдержать длительное пребывание в Дансельрехе. Это – мерзейшее место худшего из миров. Худшее место худшего из миров. Еще никому из наших не удавалось там закрепиться. Трахофора никогда еще не создавала столь отвратительное местечко.

– Почему же она не блокирована у тебя – у шифровальщика Адмиралтейства? – почти насмешливо поинтересовался Сворден, представляя как сейчас начнет юлить этот любитель материковых выродков.

– Потому что я уже мертв, – ответил Навах. – Мертвые срама не имут.

Навах смотрел куда-то позади Свордена, и тот медленно повернулся. На палубе возвышалась длинная, нелепо скособоченная, бледная фигура.

Существо двинуло многосуставчатой лапой, задрав ее на уровень жуткой морды в мерзейшей пародии приветствия, и просипело сквозь многочисленные отверстия закипающим чайником:

– С-с-с-с-трелять не буде-ш-ш-ш-ш?

– Не буду, – и Сворден метнул нож.

– Моя жена… моя бывшая жена, – поправился Сердолик и ткнул в ее сторону вилкой, видимо от некоторого расстройства чувств. – И… мой сын, – с неуместной паузой добавил он.

– Твой бывший сын, – в тон ему съязвила женщина.

– Зачем ты так, – покачал головой Сердолик. Он с чрезмерной осторожностью положил вилку на стол, судя по всему сдерживаясь от того, чтобы не швырнуть ее в пустующую тарелку, сцепил пальцы до белизны в суставах и уместил на губах полагающуюся как бы к семейному ужину полуулыбку. – У нас сегодня гость. Позволь представить – господин Ферц, доблестный офицер Дансельреха… кхм…

– Два и семь, – сказала бывшая жена. – В лучшем случае три и семь.

– Не понимаю… – было заикнулся Ферц, но женщина с неожиданной злобой бросила:

– Вас это не касается! Это касается его, – она вновь повернулась к Сердолику, и Ферцу пришла в голову догадка – окажись у нее под рукой хоть один столовый прибор, он неминуемо полетел бы в Корнеола. – Чтобы представить меня, ему понадобилось два-три слова, вам он уделил целых семь.

– Flirrst Du? – поднял брови Сердолик. – Das ist aber gefährlich. Ich habe dich gewarnt. Dieser Kerl vergewaltigt dich in ein Augenblick!

– А что такое “изнасилует”? – встрял в разговор белоголовый малыш с до того прозрачными глазами, что радужка почти сливалась с белком, придавая взгляду мальца остолбеняющую сумасшедшинку.

Сердолик и его бывшая жена казалось пропустили слова малыша мимо ушей, а вот Ферц не удержался и громко расхохотался. Он даже перегнулся через стол потрепать мальца за пухлую щеку, но тот резко отстранился от протянутой руки.

Из парнишки выйдет толк, решил Ферц. Ему знаком подобный взгляд – из таких получаются конченные фанатики. Попадись в его руки этот гаденыш юнцом, Ферц выдрессировал бы из него отличного волкодава – с мертвой хваткой и без тени сомнения в приказах хозяина. Такого можно натравить на любую добычу.

Ему вдруг вспомнился давно читанный рассказ про мальчишку, которого забросили на материк в самое логово выродков для организации террористического подполья, а чтобы снабжать подполье деньгами и оружием мальцу пришлось участвовать в кулачных боях. Избитый, окровавленный он раз за разом выходил на бой с самыми сильными противниками и раз за разом побеждал благодаря фанатичной преданности делу Дансельреху.