Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов - Коллектив авторов

Электроэнергия подается бесперебойно. Топливом на зиму как будто бы обеспечены.

Принимаем меры по подготовке к зиме. Наибольшие трудности испытываем с ремонтом центрального отопления производственного корпуса, поврежденного при замораживании прошлой зимой. Рабочих не хватает.

Погода улучшилась. Уже несколько дней прекратились дожди, и даже немного потеплело.

Питание вполне удовлетворительное (с дополнительной карточкой и капустой собственной закваски). В столовой в последнее время дают тушеные овощи и блюда из овощей. В меню появляются: рулет с овощами, крупяные котлетки с овощной начинкой, красный борщ. Изредка дополнительно стакан соевого молока или желе.

Табак вновь стал дефицитом: 100 г продают за 350 рублей. Такой цены еще не было. Сегодня съел полкило конфет из купленных 900. Не могу удержаться [М. К.].

30 октября 1942 года

С 9-го работаю на заводе им. Сталина. В цехе холодно.

На днях получил белый билет. Много испортили крови. Заново проходил медкомиссию. <…>

Был на концерте в филармонии и на спектакле в Александринке на «Баядерке». В театрах не раздеваются. Публика очень пестрая, какой раньше и в захолустном кино не встретишь. Много военных и ни одного буфета.

В театре дистрофиков нет. Начало очень рано, в 5 часов. Трамваи ходят до 8-ми, а вообще хождение по городу – до 10 вечера.

На работу езжу на двух трамваях, часто с Финляндского вокзала иду пешком, трамваи ходят тихо и редко. Всегда переполнены. <…>

Ломал дом – запасаюсь дровами. Нигде не бываю. Ложусь ровно в 9-10 часов вечера, встаю около 6 утра.

На заводе отепляю конторку. Сам сделал печку. До декабря буду жить в Ленинграде, а там, если завод не забронирует, пойду опять в армию.

Сегодня в парке сорвал последние цветы осени и сам не знаю какие. Становится темно и холодно. На горизонте туман. Праздники, вероятно, буду встречать один. На заводе мне дали 8-й разряд и высшую ставку ОТК – 700 рублей, работаю старшим контролером. У меня две приемщицы 5-го разряда. <…>

По радио передают классическую музыку. Постараюсь под нее заснуть. Пока бодр и силен, что будет дальше, увидим, а пока тоска от одиночества. К остальному уже привык <…> [Б.Б.].

31 октября 1942 года

Сегодня доел оставшиеся 400 г конфет, несмотря на то что намеревался сберечь их для дочери, которая уже год не видела сладкого. Преступление! Взамен купил и спрятал 300 г на 300 рублей. Собираюсь поехать навестить родных – обещали командировку. Уже больше года как их не видел [М. К.].

ВТОРАЯ БЛОКАДНАЯ ЗИМА

На 1 ноября 1942 года на ленинградских складах и базах было сосредоточено 49045 т муки, 17190 т зерна, 13901 т крупы и макарон, 1592 т мяса и мясных продуктов, 3505 т рыбы, 2104 т животного масла и 1691 т сахара. Такого количества продуктов было достаточно для снабжения ленинградцев по существовавшим нормам в течение нескольких месяцев.

1 ноября 1942 года

Моя патологическая тяга к сладкому сохраняется. За два с половиной часа съел килограмм двести граммов конфет. Это уже преступление по отношению к семье! Сволочь я! Сегодня к празднику получил: три плитки шоколада – две тут же съел – и килограмм двести грамм сладкого желе – две трети съел. Заел сладкое шротовыми биточками и кашей. Нажрался, что еле хожу, живот раздуло. Потребность в сладком совершенно пропала, чувствую себя свиньей и обжорой. Правда, надежда увидеть родных исчезла. Командировка отложена на неопределенное время, и для семьи беречь гостинцы не обязательно, но все же нельзя быть свиньей и поедать за один присест столько сладкого. Нужно взять себя в руки. Надеюсь, что увеличение пайка до 600 г сладостей в декаду поможет преодолеть эту странную привязанность [М. К.].

Сегодня выходной. С утра убирал комнату. После варил обед, затем ходил на почту. Сделал дверь, носил дрова. Незаметно стало темно.

На заводе в цехе работаем в пальто. Я у себя в конторке поставил печь. Сам сделал трубу. Долго возился с коленами. Остеклил, завтра буду наводить чистоту и уют. <…>

Работаю много. Время летит пулей. Незаметно подошла перекомиссия. Мне кажется, что война затянется до весны, а возможно, до лета… Мне придется отправиться в «третий рейс».

Зима будет не менее тяжелая, чем прошлая. Опять будет много жертв. Люди отупели от голода и усталости, от смертельной тоски по близким. Война натворила много бед. Я пока жив и почти здоров. Почти все мои друзья живы, но разбросаны по стране. <…>

Виктор Иванов и Леонид Смирнов уснули вечным сном. Катюня С. тоже. Веня Мебель погиб. От Поля давно нет известий. Епанчин два месяца назад был жив. От Калашникова и Жукова около двух месяцев не получал писем. Алексей Мартынов жив. О Николае Иконникове ничего не знаю. Баранников под Ленинградом на лесозаготовках. Его не видел с июня. Брат Николай недалеко от Саратова. Катя в Ленинграде. Мать в Колтушах. Я пока дома. Черт возьми! Я, кажется, счастливее всех. Пока что мне везет, судьба хранит меня. Что будет дальше? [Б.Б.].

3 ноября 1942 года

Вечер. Слушаю по радио балетную музыку Глазунова. Скоро праздник. Сегодня на улице встретил друга детства Николая Цыганова. С трудом узнали друг друга. Мы были знакомы восемнадцать лет. Он с малолетства прихрамывает. Мои первые слова были: «Вот видишь, гора с горой не сходятся, а хромые обязательно сойдутся». Спросил его шутя, на какую ногу он прихрамывает, оказалось, на левую, а я – на правую. Забыв неотложные дела, пошел с ним по направлению к его дому. Он сказал, что я здорово похож на отца, а он мне показался крепко схожим со своим старшим братом. Дорогой торопливо делились пережитым. Он с прошлой осени живет один. Семья в деревне. Рассказал мне, как вырвался от смерти. Незаметно дошли до его дома на Ключевой, хотя это далеко от места нашей встречи. Возле его дома прошлой осенью была сброшена бомба в полтонны весом. Пятиэтажный дом разбило вдребезги. Остались одни руины.

Зашли к нему, второй этаж, уютная комната, печка, из съестного – два бочонка квашеной капусты. Я просидел у него около часа, он подарил мне на память трубку. Думаем вместе провести праздник.

Только от него вышел, объявили воздушную тревогу, захлопали зенитки. Я не стал прятаться в убежище, а направился пешком в сторону дома. Тревога длилась ровно два часа [Б.Б.].

4 ноября 1942 года

Жизнь, кажется, налаживается. Но дома постоянно нет хлеба. Неужели это жизнь? Нет должного настроения