Белые Волки Перуна - Сергей Шведов

Ну, сынок у Ставра, ну, удал! Да если бы речь шла о том, чтобы пристроить своих родовичей на те земли, то тут любой и каждый расстарался бы. А Владимиру слова Изяслава, похоже, пришлись по сердцу, во всяком случае, кривая усмешка исчезла с его губ.

- Своей дружиной пойдёшь, Изяслав. Княжьих мечников я тебе не дам, не хочу тревожить полочан без нужды.

На слова князя ближники отозвались одобрительным гулом. И действительно, пока что в кривицких землях всё покойно, а Полоцк и вовсе принял греческого бога без протестов, так с какой стати из-за одной Плеши собирать войско. Вот пусть Изяслав и старается, раз он такой прыткий.

Ещё на пути из княжьего терема заручился Изяслав поддержкой боярина Басалая. Посулил жадноватому боярину если не золотые горы, то, во всяком случае, горы серебряные. Просил Изяслав у тестя тридцать мечников, но Басалай сам решил сходить в чужие земли, дабы не остаться в накладе по милости расторопного зятя. Изяслав не уступит своему отцу ни умом, ни изворотливостью, но слову его, в отличие от слова Ставрова, верить нельзя. В этом Басалай уже имел случай убедиться. На дележе добычи с херсонесского похода Изяслав так круто нагрел всех киевских бояр, что многие с той поры на него зуб заимели. И жиром молодой боярин давно уже перерос Басалая, хорошо погревшись у княжьей казны. В делах торговых тоже был расторопен Ставров сын, этого у него не отнять. А что разживётся Изяслав в Плеши, в этом Басалай не сомневался, оттого и согласился участвовать в деле с большой охотою.

Расстались у Ставрова дома, куда Изяслав звал Басалая, но тот отказался, сославшись на неотложные дела. Про дела прилгнул, конечно, дорогой тестюшка. Скорее всего, побоялся, что Ставр на пару с сыном обведут его вокруг пальца на дележе возможной добычи. Изяслав на тестя не обиделся, главное, что Басалай согласился сходить в Плешь. А вот боярин Будимир отказался от участия в деле, но пообещал снарядить в помощь Изяславу двадцать мечников. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Тяжело, видимо, боярину отрываться от молодой жены. Куцаева вдовушка Забава оказалась на редкость расторопной. Говорят, что за неё просил воевода Ладомир, находившийся тогда в княжьей милости. Ну, а Владимир никогда не проходил равнодушно мимо бабьего подола. Приласкал, приголубил вдовушку сгинувшего на службе хорошего человека. За Куцаем числился в Киеве изрядный кусок, но, к большому облегчению его братанов, разродилась Забава девкой. Деваться Забаве с приплодом было некуда, но тут уж вмешался Великий князь, не забывшей ни Куцаевой службы, ни её собственной, пристроив жёнку за небедного боярина. Да не просто отдал её Будимиру, а велел обвенчать в христовом храме, чтобы было крепче крепкого.

С Милавой-то Изяславу расплеваться легко - окрутили их славянским обычаем, а вот с Балалаевой чернавкой, с которой обвенчался по греческому ладу, расстаться будет совсем не просто. Говорил уже на эту тему боярин и с Анкифием, и с Анастасом. Выходило, что вроде бы можно, но только с дозволения патриарха, что сидит в Царьграде. А уж сколько на это потребуется денег - оба только разводили руками. Придётся, видимо, Изяславу признать Милавиного Вячеслава за сына и наследника.

Прежде Изяслав завидовал отцову подворью, а ныне нужды нет - собственное не хуже будет. Во двор боярин въехал на коне, а уж там бросил поводья челядинам и, не оборачиваясь, пошёл на крыльцо. Это по возвращении из Плеши Изяслав был никем, а ныне они с боярином Ставром на равных, а то и поболее сын отца весит на Киевщине. Не сбросить теперь отцу старшего сына со счетов, и по смерти Ставра не долговязый Ярослав встанет во главе рода, а Изяслав.

Принял Ставр сына с честью, хотя и без большой радости на лице. Выслушал тоже внимательно, не перебивая, вот только ответ его прозвучал совершенно неожиданно для Изяслава:

- Млад Ярослав, чтобы садиться воеводой на Плеши, а о прочих сыновьях и говорить нечего. А если хочешь закрепить землю за сыном Вячеславом, то я перечить не буду. А Ладомировых земель мне не надо, я ещё не выжил из ума, чтобы собачиться с Белым Волком.

- Неужели боишься? - удивился Изяслав. - Так ведь недолго гулять Ладомиру по Руси, рано или поздно свернёт ему голову Великий князь.

- Вот кода свернёт, тогда и приходи, - усмехнулся Ставр.

Изяслав отцовским страхам удивился и рассердился. Кусок-то был верным. Уж сколько сегодня Изяславу выслушать пришлось всякого от княжьих ближников за проявленное расторопство, а от отца ждал совсем иного - благодарности за старание, направленное к процветанию рода. Заробел боярин Ставр, испугался Белых Волков. И от слов своих он теперь не отступится, убеждай не убеждай.

От огорчения Изяслав выпил немало мёда и, покидая родной когда-то дом, не удержался от злых слов, которыми не следовало бы сорить без нужды. Но надо же было как-то унять досаду в сердце. Ведь слово дал князю утишить Плешь и посадить там дельного воеводу. До того расстроился Изяслав, что не сразу попал ногой в стремя. Кабы холопы не поддержали, пал бы мимо седла на общую потеху. А Ставр даже на крыльцо не вышел, проводить сына. Не люб ему Изяслав, а за что не люб - не понять. Ладно, оплошал по младости лет на Плеши, но ведь в Киеве всего добился без родительской подмоги. И земли, и нажитки, и милость княжья - всё есть у Изяслава. А от родного отца - бесчестье. Плешь во всём виновата, будь она неладна. Великий князь и тот ныне не удержался, попрекнув Изяслава Милавой. Так разве же он за ту потаскуху в ответе, если не видел её шесть лет?

Не захотел отец отсылать Ярослава в Плешь, вот в чём дело. Не оставил, похоже, мысль передать ему вотчину и нажитки. А князь Владимир, чего доброго, уважит Ставра, особенно если Изяслав оплошает в Плеши.

За добрым словом и советом свернул Изяслав к дому старого своего знакомца купца Анкифия. Умнейшим человеком был этот стареющий грек, и без его помощи вряд ли смог бы Изяслав так удачно разжиться в Киеве. Умел Анкифий видеть не только то, что под носом, но и то, что едва-едва мерцает вдали. Это Анкифий угадал грядущие перемены, а может быть, сам поспособствовал крутому повороту Великого князя Киевского от кровавого Перуна к разумному и много прощающему Христу. Изяславу от предвидения греческого купца была только польза, хотя поначалу и мучили его сомнения - не поспешил ли отречься от славянских богов и не уронил ли тем себя в глазах князя. Но, как выяснилось, всё в самый раз свершил Изяслав, в полном соответствии сначала с тайными, а потом и с явными задумками Владимира. А угадывать мысли властителей, которые они не всегда высказываю вслух, и действовать в их русле, дано далеко не каждому.

Но ныне Изяслав, кажется, разгадал желания Владимира: Великому князю не выгодно самому разрушать капища славянских богов, вызывая тем самым злобу в сердцах простолюдинов, и он непрочь поручить грязную работёнку расторопным ближникам.

Анкифий речь Изяслава выслушал спокойно. Сидел в кресле нахохленным старым сычём, и могло показаться, что мысли его витают где-то далеко. Изяслав уже начал впадать в раздражение, но грек наконец заговорил голосом спокойным и бесцветным.

- В Плешь воеводой надо ставить Мечислава, пасынка Ладомира.