Мельница на Флоссе - Джордж Элиот

– Что тебя может удержать? – сказал Том с жестокою горечью: – ни религия, ни природные чувства благодарности и чести. А он… его бы следовало пристрелить, как собаку. Впрочем, ты в десять раз хуже его: я презираю твой характер и твое поведение. Ты уверяешь, что ты боролась с своими чувствами. Да! Вот я так боролся с своими чувствами; но я их победил, я их одолел. Моя жизнь потрудней, потяжелей была твоей, но я нашел себе утешение, исполняя свои обязанности; но я не намерен потворствовать таким характерам, как твой: пускай свет узнает, что я пони маю разницу между добром и злом. Если ты будешь в нужде – я тебе помогу, дай знать об этом матери: но ты не войдешь под мою крышу. Довольно мне переносить одну мысль о твоем бесчестии: тебя видеть – для меня ненавистно.

Тихо отвернулась Магги, собираясь уходить, с отчаянием на сердце, но бедная, запуганная материнская любовь сильнее всякого страха, не замедлила обнаружиться.

– Дитя мое! я пойду с тобою: у тебя есть еще мать.

О! как сладок был этот поцелуй для бедной Магги! Одна капля обыкновенного человеческого сострадания в безнадежную минуту гораздо сильнее помогает, нежели все премудрости.

Том повернулся и пошел в дом.

– Войди, мое дитя, – шепнула мистрис Теливер: – он позволит тебе остаться и переночевать в моей постели, он мне это не откажет, если я его попрошу.

– Нет, матушка, – сказала Магги тихим голосом, будто вздох вырвался из ее груди. – Я никогда не войду туда.

– Так подожди меня снаружи: я оденусь и пойду с тобою.

Когда его мать появилась одетая и со шляпою на голове, Том вышел к ней в коридор и сунул ей в руки денег.

– Мой дом всегда будет вашим, матушка, – сказал он: – вы будете ко мне приходить и извещать меня обо всем, что вам будет нужно: вы, ведь, возвратитесь ко мне?

Бедная мистрис Теливер взяла деньги, слишком запуганная, чтоб отвечать что-нибудь. Одно только, что она сознавала, и то по инстинкту матери, что она пойдет со своим несчастным ребенком.

Магги дожидалась за калиткою; она взяла мать свою под-руку и они шли некоторое время в молчании.

– Матушка, – сказала Магги наконец: – мы пойдем в избушку Луки: Лука меня примет; он был очень добр до меня, когда я была еще маленькой девочкой.

– У него теперь недовольно места для нас, моя милая; у его жены столько детей. Я, право, не знаю, куда идти, разве к одной из твоих теток; но я едва ли это посмею, – сказала бедная мистрис Теливер, потерявшая всякую способность рассуждать здраво в этом крайнем положении.

Магги помолчала немного и потом – отвечала:

– Пойдемте к Бобу Джекину, матушка: у его жены найдется место для нас, если у них нет жильца.

Решившись на последнее, они пошли по дороге, ведущей в Сент-Оггс, к старому дому, стоявшему на берегу реки.

Боб был в это время сам дома. Какая-то тяжелая грусть давила его сердце, несмотря на радость и гордость, которые он чувствовал при виде двухмесячного своего малютки, веселого и прелестнейшего существа, когда-либо, родившегося у принца или рабочего человека. Он, может быть, не смекнул бы так скоро и не понял бы двусмысленного положения Магги и мистера Стивена Геста на пристани в Медпорте, если б он не был свидетелем впечатление, произведенного на Тома его рассказом, когда он счел за нужное пойти объявить о том, что он видел. С тех пор каждое обстоятельство, каждая малейшая подробность, сколько-нибудь касавшаяся до побега Магги или бросавшая на него подозрительную тень, пересуженная и перетолкованная в порядочном обществе Сент-Оггса, переходила в нижние слои обитателей и становилась достоянием и предметом обыденных толков кучеров и уличных мальчишек, так что, когда он отворил двери своей хижины и увидел стоявшую перед ним Магги, изнемогавшую от горя и усталости, первый вопрос, который пришел ему на ум и который, впрочем, он посмел сделать только самому себе, был: «где же мистер Стивен Гест?» Боб, с своей стороны, надеялся, что он не избегнет самого жаркого уголка того убежища, подразумеваемого и существующего на том свете для людей, которые, по всей вероятности, не на хорошем счету там.

Квартира была порожняя; обе, мистрис Джекин-старшая и мистрис Джекин-младшая, получили приказание приготовить все как можно поспокойнее для «старой мистрис и для молодой мисс» – увы! она все еще была «мисс». Изобретательному Бобу казалось трудно разрешить, каким образом произошел такой исход, каким образом мистер Стивен Гест мог от нее уехать, или позволить ей его оставить, когда он имел способы удержать ее при себе? Но он был молчалив, держал это про себя и даже не позволял жене своей делать ему вопросы насчет этого обстоятельства, питая к Магги те же рыцарские чувства, как в те дни, когда он подарил ей столь памятные книги.

Однако ж, через день-другой мистрис Теливер отправилась опять на мельницу на несколько часов, чтоб присмотреть за домашним хозяйством Тома. Это было желание Магги. После первого, сильного порыва чувств, бывшего следствием того, что она уже не нуждалась в деятельной поддержке своих расстроенных нервов, ей не так необходимо становилось присутствие матери; она даже желала оставаться наедине с своим горем; но она осталась в одиночестве недолго в старой гостиной, которой окошки выходили на реку: скоро кто-то постучал в дверь; повернувшись своим грустным лицом в ту сторону, она проговорила: «войдите!» Боб вошел в комнату, неся на руках ребенка; Мумис следовал за ним.

– Мы уйдем, если мы вам помешали, мисс, – сказал Боб.

– Нет, – сказала Магги тихим голосом, желая улыбнуться.

Боб притворил за собой дверь и, сделав несколько шагов, стал перед ней.

– Вы видите, у нас есть маленький, мисс, и я желал бы, чтоб вы на него взглянули и взяли его немного на руки, если будет на то ваша милость. Потому мы осмелились назвать его вашим именем. Обратите на него немного внимание.

Магги была не в состоянии говорить; она молча протянула руки, чтоб взять ребенка в то время, как Мумис громко обнюхал ее, желая удостовериться, будет ли такое перемещение безопасно. Сердце Магги приятно забилось при этом предложении и при этих простосердечных словах: она очень хорошо поняла, что все это было сделано для того, чтоб показать ей сострадание и уважение.

– Сядьте, Боб, – сказала она сейчас же.

Он молча сел, находя, что язык его был как-то необыкновенно неповоротлив, и отказывался вовсе выразить то, что он бы желал сказать.

– Боб, – продолжала она после нескольких минут, не спуская глаз с ребенка и тщательно поддерживая его, как будто боясь, чтоб он не выскользнул из ее рук: – у меня до вас есть просьба.

– Не говорите такие вещи, мисс, – сказал Боб, тормоша Мумиса за шерсть: – если я в состоянии для вас что-нибудь сделать, это будет для меня награждением за дневные труды.

– Я бы желала, чтоб вы сходили к пастору Кенну, повидались с ним и переговорили, сказали бы ему, что я здесь, что я ему буду очень благодарна, если он придет ко мне, пока мать моя еще не возвратилась; она не придет домой прежде вечера.