Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

оставить у себя мелкое хозяйство, — подтверждал в сентябре 1917 г. Ленин, — уравнительно его нормировать…, периодически снова уравнивать…»[2418].

Именно крестьянский характер революции в России вынудил большевиков принять эсеровский «Декрет о земле». Об этом Ленин прямо заявил всего через три дня после революции, 10 ноября, на Всероссийском съезде Советов крестьянских депутатов: «большевики идут на уступки» принятием левоэсеровского проекта о земле, который они «не разделяют»[2419]. Ровно через месяц после роспуска Учредительного собрания 19 февраля 1918 г. Ленин подписал «основной закон о социализации земли», который, как отмечал «белый» ген. Н. Головин, «являлся ничем иным, как осуществлением аграрной программы социалистов-революционеров (эсеров)»[2420].

Вместе с тем, принимая эсеровский декрет, Ленин фактически дезавуировал ключевой эсеровской тезис — о национализации всей земли. «Основной доклад (Ленина по декрету «О земле») вообще умалчивает о новой форме собственности на землю. Даже и не слишком педантичный юрист должен прийти в ужас от того факта, что национализация земли, новый социальный принцип всемирно-исторического значения, устанавливается в порядке инструкции к основному закону. Но тут нет редакционной неряшливости, — пояснял Троцкий, — Ленин хотел как можно меньше связывать априорно партию и советскую власть в неизведанной еще исторической области… Еще только предстояло определить на опыте, как сами крестьяне понимают переход земли «во всенародное достояние»»[2421].

«Декрет о земле», подтверждал последний министр земледелия Временного правительства С. Маслов, «трудно назвать законом, так он был краток, так неточен, так полно отдавал аграрный строй на волю гулявших тогда социальных волн»[2422].

Причина этого заключается в том, отвечал Ленин, что «мы не можем обойти… постановление народных низов, хотя бы мы были с ними не согласны. В огне жизни, применяя его на практике, проведя его на местах, крестьяне сами поймут, где правда… Жизнь лучший учитель, а она укажет, кто прав, и пусть крестьяне с одного конца и мы с другого будем решать этот вопрос… Мы должны следовать за жизнью, мы должны предоставить полную свободу творчества народным массам»[2423]. «Пусть сами крестьяне решают все вопросы и сами устраивают свою жизнь. Оппортунизм? Нет, — отвечал Троцкий, — революционный реализм»[2424].

В основе этого реализма лежал тот факт, что от принятия декрета о земле напрямую зависело признание крестьянством большевистской власти. Это признание обсуждалось через две недели после свершения большевистской революции, на Чрезвычайном Всероссийском съезде Советов крестьянских депутатов[2425]. На этом съезде крестьянство, по сути, предъявило большевикам ультиматум, «Троцкий и Ленин сначала добивались от них уступок», но безуспешно[2426]. «Ни одна революционная партия, которая не ставила предоставление земли крестьянам первым пунктом своей политической платформы, — приходила к выводу по результатам съезда американская журналистка Б. Битти, — не могла надеяться утвердиться в России»[2427].

* * * * *

С началом гражданской войны «Белые» попытались перехватить инициативу, предложив крестьянам свои варианты решения «земельного вопроса»:

Позиция Деникина была отражена в его манифесте от 5 апреля 1919 г.: «полное разрешение земельного вопроса для всей необъятной России будет принадлежать законодательным учреждениям, через которые русский народ выразит свою волю». Но жизнь не ждет, — говорилось далее, — и необходимо принять меры, которые должны сводиться к следующему: а) обеспечение интересов трудящихся; б) сохранение за собственниками их прав на землю; в) часть земли может переходить от прежних владельцев (помещиков) к малоземельным, путем или добровольных соглашений, или принудительно, но обязательно за плату; г) казачьи земли отчуждению не подлежат»[2428].

И «с продвижением армий Юга вглубь Украины и РСФСР помещики возвращались «к себе» в имения, и начиналась жесточайшая расправа с крестьянством с помощью добровольческих войск и специальных карательных отрядов. Деникин и Лукомский в своих воспоминаниях скорбят об этом печальном факте. Деникин даже отдавал грозные приказы, воспрещавшие «насилия»[2429]. Но ведь им же изданный закон, — отмечал красный командарм А. Егоров, — толкал на это помещиков»[2430]. «Идеологическое «Непредрешенчество» Белого Движения в аграрном вопросе, — подтверждал «белый ген. Н. Головин, — привело на практике к реставрационно-классовой политике»[2431].

«Не было ни идеологов, ни исполнителей, — оправдывался Деникин, — Все, что можно было и вероятно должно, — это соблюсти «непредрешение», отказаться вовсе от земельного законотворчества, приняв колчаковскую программу…, рискуя разрывом с правыми кругами и, следовательно, осложнениями в армии»[2432]. Пойти на это Деникин не мог, тем самым он вступал в непримиримый конфликт с крестьянством, которое ответило на его программу почти поголовным восстанием против деникинцев и казаков.

В Сибири, при создании Временного Всероссийского правительства, на Уфимском государственном совещании 18 сентября 1918 г. эсеры были вынуждены уступить кадетам и меньшевикам, и так же отдать решение вопроса о земле на волю будущего Учредительного собрания. Принятая эсерами формулировка, по заявлению представителя эсеров М. Гендельмана, должна была истолковываться так: «частная собственность отменена, а земля все же до решения в Учредительном собрании должна остаться в руках ее владельцев. Какое воздействие могло иметь на крестьян, — риторически вопрошал Н. Головин, — подобное решение вопроса о земле?»[2433] О земле, которую крестьяне уже давно захватили и считали своей.

Колчак выражал свою позицию от имени своего правительства: «правительство стоит на точке зрения укрепления и развития мелкой земельной собственности за счет крупного землевладения»[2434]. «Я, — повторял Колчак, — был и есть сторонник передачи всей земли крестьянам и всем тем, кто хочет обрабатывать ее своими усилиями…»[2435]. Согласно его декларации уже захваченная крестьянами земля передавалась им во временное пользование (до созыва «Народного собрания», которое должно будет окончательно разрешить «земельный вопрос»), с обложением «особым земельным налогом для составления фонда вознаграждения землевладельцев и возмещения расходов казны»[2436].

Против декларации Верховного правителя выступила офицерская верхушка армии. Начальник Главного штаба Колчака ген. Лебедев в знак протеста перестал посещать заседания правительства, а офицерство, игнорируя декларацию, нередко при помощи карательных отрядов возвращало на места прогнанных помещиков[2437]. Крестьяне на основании декларации, опубликованной во всех уфимских и омских газетах, считавшие, что земля уже принадлежит им, отвечало массовыми крестьянскими восстаниями.

На всех территориях контролировавшихся «белыми»: на Юге России, в Сибири, повторялась одна и та же ситуация, что и на Северо-Западе России, где всего через полгода после прихода белых, «против ставшего всесильным помещика, с его грозным и безапелляционным — «вернуть!», к концу лета 1919 года вновь стоял угрюмый, раздраженный крестьянин»[2438].

Отчаявшись, один из видных деятелей февральского переворота и белого движения В. Шульгин писал в своих «еретических мыслях»: «Я думаю, что без решения аграрного вопроса ничего не будет. Наш мужик при всем своем варварстве здоров душой