Мертвые возвращаются?.. - Тана Френч

— Ну хорошо, уговорила, — произнес Фрэнк. — Если ты так настаиваешь, я скажу тебе почему. У меня сложилось впечатление, что ты больше не в состоянии сохранять объективность, необходимую для проведения операции.

— Так вот ты о чем…

Сердце бешено колотилось в груди. А если он и впрямь держит дом под наблюдением? Или догадался, что я снимала микрофон? И зачем только я его сняла так надолго? Нужно было каждые пять минут бегать назад в дом и производить какой-нибудь шум.

— Ты слишком вовлечена эмоционально. Я не дурак, Кэсси, и могу представить себе, что случилось прошлой ночью. Готов спорить, что ты ой как много недоговариваешь. А это для меня сигнал. И я не могу его игнорировать.

Все понятно, его ввел в заблуждение Форе. Фрэнк даже не догадывался о том, что меня разоблачили. Я перевела дух, а он продолжал:

— Ты переходишь за границы. Что ж, может, с самого начала не стоило втягивать тебя в это дело. Я не знаю подробностей того, что случилось с тобой в убойном, но это явно сказалось на твоей голове, и ты была не готова к такого рода заданию.

Характер у меня не подарок, и если я проиграю спор, спорить будет уже не о чем. Я бы только подтвердила правоту Фрэнка. Кто знает, может, именно на это он и рассчитывал. Так что я, вместо того чтобы затевать спор, со злостью пнула ствол и на мгновение испугалась, что сломаю палец на ноге.

— С моей головой все в порядке, Фрэнк, — с ледяным спокойствием ответила я, — и я отдаю себе отчет в том, где проходит граница. Мои действия, все до единого, были нацелены на то, чтобы расследование достигло своей цели, а именно: вычислить убийцу Лекси Мэдисон. И мне хотелось бы довести это дело до конца.

— Извини, Кэсси, — негромко, но твердо ответил Фрэнк, — как-нибудь в другой раз.

Есть в работе тайных агентов один нюанс, о котором не принято говорить. Правило гласит: кто держит руль, тот и нажимает на тормоз. Именно он решает, кому и когда выходить из игры. Потому что ему на водительском кресле виднее. Потому что он наверняка располагает информацией, которой не располагаете вы, и вы делаете то, что он вам говорит, если вам дорога жизнь или карьера. Но есть еще кое-что, о чем не принято распространяться: он не может заставить вас выбросить гранату, которую вы всегда носите при себе. Если вы вдруг скажете «нет», то на какое-то время, хотя и его вам может оказаться достаточно, ваш босс будет бессилен что-либо предпринять, но после этого вы навсегда лишитесь его доверия. В это мгновение я как наяву увидела коды аэропортов в записной книжке Лекси — ее твердый, безжалостный почерк.

— Я остаюсь, — сказала я.

Откуда-то из леса долетел пронизывающий порыв ветра, я почувствовала, как задрожало мое дерево, и дрожь передалась мне, пронзила до костей.

— Нет, — возразил Фрэнк, — и еще раз нет. И давай не будем спорить, Кэсси. Рещение принято и обсуждению не подлежит. Возвращайся в дом, собери вещи и притворись больной. Увидимся завтра.

— Ты дал мне поручение, — сказала я. — И я не сдвинусь с места, пока его не выполню. Это не упрямство и не спор. Я просто ставлю тебя в известность.

Кажется, до Фрэнка дошло. Голос не стал резче, просто в нем зазвучали нотки, вынудившие меня насторожиться.

— Значит, тебя просто остановят на улице, подбросят наркотики и упекут в каталажку. Я это сделаю, клянусь тебе.

— А вот и нет. Потому что Лекси не принимает наркотиков, и если ее посадят по фальшивому обвинению, а потом она еще, не дай Бог, отдаст концы в камере, наша четверка поднимет такой шум, что вся операция полетит к чертовой матери. Потом ты еще долгие годы будешь разгребать дерьмо.

На том конце линии воцарилось молчание. Фрэнк явно оценивал ситуацию.

— Надеюсь, ты понимаешь, что это может означать конец твоей карьеры, — произнес он. — Ты отказываешься выполнить приказ. Ты лучше меня знаешь, что я в любую минуту могу убрать тебя со сцены, привести в участок, отобрать полицейский жетон и табельное оружие и без лишних разговоров выгнать из полиции.

— Еще бы мне не знать.

Как и то, что он этого никогда не сделает, и потому все преимущества были на моей стороне, так что грех не воспользоваться ими. Известно мне было и еще кое-что. Не знаю, как и откуда, возможно, подсказкой мне послужило отсутствие удивления в его голосе. Однажды Фрэнк сделал то же самое.

— Кстати, из-за тебя я пропущу уик-энд с Холли. У нее завтра день рождения. Как прикажешь объяснить ей, почему папа в этот день пропадает на работе?

Я поморщилась, но тут же напомнила себе, что до дня рождения Холли еще несколько месяцев.

— Ну и поезжай, а у микрофона оставь вместо себя кого-то еще.

— Не надейся. Даже если бы я очень захотел, у меня никого нет. По этому делу мы давно уже исчерпали бюджет. Начальство, сама понимаешь, не очень-то горит желанием платить офицерам, которые слушают, как ты пьешь вино и обдираешь обои.

— Как я их понимаю! Микрофон — твоя затея. Пусть он сам себя контролирует, если он так тебе нужен. В конце концов, это твоя часть работы. Я делаю свою.

— Ну ладно, — согласился Фрэнк и страдальчески вздохнул. — Уговорила. А теперь выслушай, что делать дальше. Чтобы довести дело до конца, даю тебе сорок восемь часов.

— Семьдесят два.

— Хорошо, семьдесят два, но на трех условиях. Ты не делаешь никаких глупостей, регулярно выходишь на связь и ни на минуту не снимаешь с себя микрофон. Что скажешь на это?

Я ощущала какой-то внутренний зуд. Неужели ему что-то стало известно? С Фрэнком ни в чем нельзя быть до конца уверенной.

— Я тебя поняла, — произнесла я наконец. — Обещаю.

— Даю тебе три дня, начиная с этой минуты. Ты выйдешь из игры и вернешься к нам, даже если от разгадки тебя будет отделять всего один сантиметр. Э-э-э… — он явно посмотрел на часы, — без четверти двенадцать ночи в понедельник ты должна покинуть дом. А до того момента я намерен сохранить запись. Если ты выполнишь условия и вернешься вовремя, я ее сотру и никто никогда не узнает о нашем разговоре, а если вдруг снова заартачишься, будь уверена: я возьму тебя за задницу и верну к нам, чего бы мне это ни стоило, и плевать на последствия. После чего с треском уволю. Надеюсь, я ясно выразился?

— Куда уж яснее, — отозвалась я. — Яснее не бывает. Честное слово, Фрэнк, у меня и в мыслях нет динамить тебя. Ты уж поверь.

— Надеюсь, ты понимаешь — это дорого тебе обойдется, — ответил Фрэнк.

В трубке раздался короткий щелчок, и разговор оборвался, лишь в ушах остался треск помех. Руки мои дрожали так, что я дважды выронила телефон, прежде чем пальцы нащупали кнопку отбоя.

Ирония судьбы состояла вот в чем: Фрэнк был буквально в паре миллиметров от правды. Даже двадцать четыре часа назад я не занималась расследованием. Я позволила расследованию работать на меня, а сама пребывала в свободном падении, нырнув в самую глубину, продолжая плыть, погружаясь все сильнее и сильнее. Существовали тысячи крошечных фраз, взглядов и предметов, разбросанных по расследованию. Словно хлебные крошки, незамеченные и никак не связанные между собой. А все потому, что мне все больше и больше хотелось — или же я думала, что мне хотелось, — быть Лекси Мэдисон, нежели вычислить ее убийцу. Фрэнку невдомек было: назад меня затащил — ну кто бы мог подумать? — Нед! Причем сам того не понимая. Мне хотелось закрыть дело, и я была готова — а такими заявлениями, как вы понимаете, не разбрасываются! — пойти на что угодно.