Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - Дмитрий Саввин

Сидевшая в иконной лавке тетка заметила крупного, полноватого мужчину, который без спроса стал орудовать пластиковым ковшиком, и решительно сорвалась с места.

– Без благословения нельзя! – заявила она. – Только пономари могут воду наливать. Или кого батюшка благословит!

– Какие пономари? – тут же начал возмущаться Александр. – Почему нельзя?!

– Только по благословению! – так же, на повышенных тонах, контратаковала тетка.

– Почему ви мнэ запрещаетэ?! – едва не начал кричать Чакветадзе (в минуты волнений в его речи неизменно проявлялся родной грузинский акцент).

Спас ситуацию отец Святослав, случайно в это время зашедший в храм.

– Что за шум, а драки нет? – поинтересовался он – и благополучно разрешил намечавшийся конфликт. После чего последовал длительный разговор, к концу которого Александр и отец Святослав стали уже добрыми приятелями. А вскоре последний стал желанным (и частым) гостем в доме у братьев Чакветадзе. Знание того, что условно можно назвать «восточной ментальностью», делало Лагутина понятным и близким для обоих братьев-мигрантов. А для Александра это общение было важно и дорого еще и потому, что он наконец нашел священника, идеально его понимающего и при этом достаточно компетентного для того, чтобы ответить на его вопросы духовного и богословского характера. (Вопросы эти не отличались особой глубиной, но были, тем не менее, весьма многочисленны.) Поэтому теперь отец Святослав, бывая в Мангазейске, всегда останавливался у своего нового друга.

И вот однажды, когда Лагутин во дворе Свято-Воскресенского храма медленно прогуливался взад-вперед, при очередном развороте вокруг своей оси он едва ли не нос в нос столкнулся с Аллой.

– Благословите… – на ходу произнесла она.

– Бог благословит! – ответил отец Святослав. – Как поживаете, матушка?

– Ох!.. Житие мое!.. – с усталой желчностью выдохнула она. – У нас тут… Сами знаете…

– Да, откровенно говоря, догадываюсь! – в тон ей ответил отец Святослав. Он не был профессиональным психологом, однако сразу сообразил: Алла близка к нервному срыву. И понятно почему. Архиерейские келейницы, вкупе со своим кружком кухонных любительниц благочестия, задергали ее до крайности. Симпатии его были всецело на стороне Аллы: после его демарша с прошением о почислении на покой Евсевий перевел его на новый приход, куда более бедный, чем хостонорский, и с тех пор Лагутин для архиерейского окружения попал в список неблагонадежных.

– Вы присаживайтесь, поговорим! Если есть к тому благоволение, – сказал отец Святослав, махнув рукой в сторону скамеечки. Благоволение, конечно, было – Алла хотела выговориться. Полчаса пролетели незаметно, после чего, с визгом вывернув из-за поворота, у церковной ограды остановился «ниссан» Чакветадзе.

– Батюшка! – громко крикнул он, выскакивая из-за руля. – Благословите!

– Кстати, будьте знакомы, – сказал отец Святослав, представляя Аллу Александру. Дальше ему уже ничего делать не потребовалось. Александр мгновенно идентифицировал в Алле, слегка полнотелой и черноволосой, знойный идеал любого южанина. А Алла, в свою очередь, сообразила, что в лице Александра на ее горизонте возник человек из «нормального» мира, и не запрыгнуть в это окно возможностей будет глупо.

В результате в тот же день в гости к братьям Чакветадзе поехал не только отец Святослав, но и Алла. Причем назад она вернулась во второй половине следующего дня, вследствие чего случился изрядный переполох, сопровождавшийся активными поисками и не обошедшийся без телефонного разговора архиерея с отцом Аллы. Ни для Евсевия, ни для Александра Матвеевича Герасимова этот разговор особенно приятным не был…

Однако закончилась эта история для епархии с пользой. Причем с пользой в самом земном, материальном смысле этого слова. Герасимов-отец, решив, что его буйное чадо продолжает создавать Его Преосвященству ненужные проблемы, в порядке извинений перевел еще один довольно основательный денежный транш на епархиальный счет. Новость эта оказалась настолько приятной, что на радостях архиерей и его келейницы забыли надавать по шапке отцу Святославу, столь неосмотрительно познакомившему Аллу со своим грузинским другом.

И вот теперь Зинаида Юрьевна снова «стукнула», что Алла собирается к «этому своему». Евсевий чуть откинулся на спинку кресла и задумался. Пожалуй, следовало как-то вмешаться. «Запретить?» – задался он вопросом. Нет, запретить все же нельзя. Она не монахиня и не послушница и, строго говоря, подчиняться ему не обязана. И уж тем более было бы некстати обострять ситуацию до такой степени, чтобы она об этом заявила открыто, да еще и публично… Но вмешаться все же можно. Сделать ей архипастырское внушение. Попытаться пристыдить, напомнить о том, что отец, мол, волнуется. «Пожалуй…» – продолжал размышлять архиерей. Но, хотя он и не желал в этом себе признаваться, где-то на периферии сознания свербела мыслишка: ну и пусть едет. Вляпается во что-то – так то ее дело. А за безпокойство папаша ее еще денежек подкинет…

«Тьфу, дерьмо какое!» – мысленно одернул себя Евсевий. Конечно, деньги для строительства собора сейчас нужны – а нет сегодня в епархии более важного дела, чем эта стройка. Но вытягивать очередную сумму таким образом, конечно же, недопустимо. «И речи быть не может!» – сам себе сказал архиерей. С другой стороны, дело не только ведь в транше. Алла – взрослая женщина, у нее ребенок есть. Так сказать, сама в совершенных летах. И нужно ли ему, епископу, за ней бегать, повторяя, что хорошо, а что плохо?.. «Все она знает, – продолжал рассуждать Евсевий. – Не скажу я ничего ей нового… В конце концов, я архиерей, а не нянька…»

Но был в такой постановке вопроса некий изъян. Не нянька? А кто же тогда? Не является ли забота о каждой из словесных овец его первейшим долгом, как архипастыря? Тем более что он сам согласился особо присмотреть за Аллой.

Размышления тянулись своей чередой. И Евсевию не хотелось признаваться, что этот мысленный диалог сам с собой он, в действительности, затянул целенаправленно. Конечно, за то время, пока он все тщательно обдумывал, Алла наверняка уже уехала. И что бы он сейчас ни решил для очистки совести, выходило так, что победила та гнусненькая, постоянно отгоняемая им мыслишка – дескать, пусть едет и пусть опять пропадет, а мы через это с ее родителя еще денег стрясем…

Понимая, что это уже безсмысленно, Евсевий все же позвонил по мобильному Варваре:

– Бог благословит… Где там Алла?.. Да, посмотрите…

Разумеется, Аллы уже на месте не было.

Настроение у Евсевия было скверное. «Будто в грязи извалялся», – подумал он. И тут за дверью Зинаида Юрьевна быстро проговорила Иисусову молитву, и в открывшуюся щель произнесла:

– Владыка, к вам Артемий пришел…

– Ну, пусть заходит…

* * *

Артем зашел в кабинет, поклонился по обыкновению, попросил благословения.

– Ну, что там у тебя опять? – спросил Евсевий, показывая рукой, что можно садиться. Было видно, что настроение у архиерея не самое подходящее для беседы, но выбирать не приходилось. А кроме того, Дмитриев еще не утратил неофитской уверенности в том, что всякое деяние и слово архиерея так или иначе направляется Духом Святым. А тогда какое значение имеет его настроение? Нужно думать не о епископе, а Боге, Который через епископа объявит Свою волю…