Экстр - Дэвид Зинделл

Бертрам со вздохом поправил свою добру и досказал:

– Иви Радомил приказал своим генетикам создать антивирус, и это спасло Церковь. Но Архитекторов умерло так много, что нам пришлось бежать в самую темную часть галактики. Мы заново начали жить здесь, на Таннахилле, и в наших священных архивах живет информация, которую ты ищешь. Антивирус, по-видимому, очень сложен и труден для сборки, но я уже говорил с генетиками, и они уверены, что смогут его синтезировать.

– Правда? – Влага надежды жгла Данло глаза, и он, закрыв их рукой, отвернулся к окну. Когда он снова взглянул на Бертрама, тот смотрел на него с нетерпеливым и хитрым выражением. – Я вам не верю, – сказал Данло.

– Сознательная ложь есть хакр, – невозмутимо ответил Бертрам. – Мы, старейшины, очищены от подобных программ, и ложь для нас невозможна.

Это тоже ложь, подумал Данло. А вдруг правда? Агира, Агира, во что мне верить?

– Ты проделал такой путь, пилот. Ты так долго ждал. А теперь это средство почти что у тебя в руках.

Данло стиснул флейту так, что побоялся, как бы ее не сломать.

– Значит, вы пришли сюда из сострадания к моему народу?

– Сострадать людям – наш долг как старейшины Церкви. Мы питаем сострадание ко всем Архитекторам, на Таннахилле и в далеком космосе, и к наманам, которые могут стать Архитекторами.

– Понимаю.

– Ты хочешь спасти свой народ, а мы – наш.

– Понимаю.

– Ты поможешь нам, пилот? Чтобы наши генетики смогли сконструировать для тебя лекарство?

– Нет. Я не верю, что вы знаете средство. Я не хочу вам верить.

– Пилот!

Данло сделал глубокий вдох, и его сердце отстучало пять раз.

– Да?

– Разве ты можешь позволить себе сомневаться в существовании этого средства? Ведь ты нарочно заставляешь себя не верить мне!

Заставляю ли, думал Данло? О Боже, как мне заставить себя сделать то, что я должен?

Данло подвинулся на подушке так, чтобы смотреть в окно на звезды. Им полагалось сиять там миллионами, но в тот вечер загрязнение было особенно сильным, поэтому он насчитал только десять – и девять из них были сверхновыми в дальних областях Экстра.

– Ну же, пилот. Время позднее. Мы должны получить ответ.

Данло закрыл глаза, вспоминая лица Хайдара, Чандры и Чокло. У всех у них перед смертью шла кровь из ушей, а Чокло однажды ночью, сгорая от лихорадки и крича от нестерпимой боли, откусил себе половину языка. Такая же судьба ждет все другие племена алалоев. В детстве Данло ездил на собаках к патвинам и олорунам, а еще дальше к западу живут племена, у которых он никогда не бывал, но знал, как они называются: хонови, райни, вемилаты, паушаны и тури. Есть еще и другие – их много, племен его благословенного народа. Данло пытался вспомнить историю далеких джиази, живущих на пятидесяти островах Крайнего Запада, и глаза всех его предков сияли в памяти, как звезды.

В его памяти светило много звезд: весь рукав Ориона и все те, которые он оставил за собой на своем пути в Экстр. Их имена он тоже знал: Саральта, Мунсин, Каланит, Камала Люс – и еще тысяч десять. Сколько этих великолепных сияющих сфер погибнет, если Вселенская Кибернетическая Церковь не перепишет свою Тотальную Программу и не прекратит взрывать звезды? Сколько миллиардов людей от Иле Люс до Морбио Инфериоре умрет, если он, Данло, не даст Харре Иви эн ли Эде знамения, которого она так отчаянно ждет?

– Так как же, пилот? – Голос Бертрама напоминал звон разбившегося о камень стекла. – Мы должны получить ответ сейчас, в эту ночь.

Сколько алалоев, сестер и братьев Данло, еще продолжают жить к западу от Невернеса? Он не знал этого, ведь их никто никогда не считал. Зато в Экстре определенно живут миллиарды людей, строящих свои большие города во славу Бога, – около пяти миллионов миллиардов против нескольких тысяч алалоев. Данло смотрел на звезды, и его посетила ужасная мысль.

Ценность человеческой жизни определяется не количеством.

Потерять дорогого тебе человека в миллион раз больнее, чем услышать о гибели миллиона неизвестных тебе людей. Бесконечно больнее. Чувствуя эту правду как боль, молнией раскалывающую его голову, мог ли он отвергнуть дар, предложенный ему Бертрамом? Есть ли хоть малейший шанс, что Бертрам действительно нашел средство от медленного зла, как может он, Данло, отказывать благословенным алалоям в даре жизни?

– Нам пора идти, – сказал Бертрам. – У нас еще много дел до полуночи. Скажи, что поможешь нам, и ты улетишь с Таннахилла, имея при себе лекарство от Чумы. Но этот дар мы можем предложить тебе только теперь – завтра будет поздно.

– Нет.

– Что нет?

– Я отвечаю: нет. – Данло прижал флейту к пылающему лбу, но глаза его смотрели на Бертрама ясно, холодно и неподвижно. – Я не могу вам помочь и не стану.

– Подумай как следует!

– Завтра я пройду последнее испытание.

– Не делай этого!

– Я взгляну на небесные огни внутри себя…

– Будь ты проклят, пилот!

– …И сохраню разум.

– Будьте прокляты вы все, неверные, грязные наманы!

Бертрам очень резво для своего возраста вскочил на ноги и встал, держа подушку перед собой, как щит.

– Звезды тоже живые, – прошептал Данло. – Они глаза Бога, благословенные звезды.

– Ты сумасшедший! – взвизгнул Бертрам. – Но завтра твое безумие тебя не спасет. И Харра тоже. Ты думаешь, что стены этого дворца защитят тебя, но твоя программа уже написана, и скоро она остановится, пилот, – очень скоро и очень внезапно!

– Уйдите, пожалуйста, – тихо сказал Данло. – Уйдите.

Бертрам снова выругался, потряс подушкой перед Данло, а потом с воплем досады и ярости кинул подушку в клетку с попугаем. Он промахнулся, но подушка одним углом все-таки задела клетку и сбила ее с подставки. Закричал попугай, взвихрились яркие перья, и клетка рухнула на пол. Данло метнулся подхватить ее, но не успел. На миг он испугался, что красивая птица пострадала или убилась, но попугай тут же заверещал и запрыгал в опрокинутой клетке, радуясь, что привлек к себе внимание, и намекая, что не прочь бы получить орех.

– Зачем вы это сделали? – спросил Данло.

– Нам не понравилось, как птица на нас смотрит.

– Но ведь это же только птица. Благословенная птица.

– Эта паршивая тварь тебе дороже, чем собственный народ!

Тут в Данло что-то сломалось. Забыв свой обет не причинять вреда ни одному живому существу, он схватил стальную подставку от клетки и, ослепленный ненавистью, которой боялся пуще всего во вселенной, собрался обрушить увесистый стержень на голову Бертрама.

– Ты тоже убийца, верно, пилот? Как вся твоя семейка – воин-поэт рассказал мне про твоего отца. Видно, эта программа и для тебя написана.