Трон императора. История Четвертого крестового похода - Николь Галланд

Праздник святого Луция,

8 января 1203 года

Мне предстоит написать о победе, хотя я чувствую себя побежденным.

Маркиз Бонифаций, который отказывался иметь дело со мной после того позорного случая с Мурзуфлом, приказал оставить на время молитвы и пост и присоединиться к почетному караулу для сопровождения его во Влахерну. Я подчинился, ибо такое мой долг. Брат Отто ехал со мной.

Имея при себе только щиты, без оружия, мы приблизились к дворцовым стенам с той же стороны, что и вся армия в прошлом июле. Маркиз намеревался потребовать встречи с Алексеем. Не знаю, согласился бы Алексей поговорить с маркизом; нам так и не представилась возможность выяснить это. Не успели мы достигнуть стен, как подверглись нападению из засады: большой отряд отъявленных головорезов возглавлял не кто-нибудь, а сам Мурзуфл. Он поджидал со своими людьми за холмом, перед которым прошлым летом армия разбивала лагерь. От шпионов он узнал, что мы приближаемся и что у нас нет при себе оружия, а значит, мы не ставили себе никаких кровожадных целей. И тем не менее он напал на нас с кровожадностью и в полном боевом вооружении. Думаю, он поступил так из желания прославиться в любимом Станполи и стать героем для горожан, ибо они теперь нас ненавидят и восхищаются любым, кто причиняет нам зло. Это нам-то, пилигримам, хотевшим всего лишь оказать услугу империи. И тем не менее мы заслужили все плевки, все проклятия и все ругательства, обрушившиеся на нас с тех пор.

Даже не попытавшись поговорить или предостеречь от приближения к стенам, Мурзуфл и его люди встретили нас воинственными криками и дождем стрел, выпущенных нам в спину. Просто чудо, что никто в арьергарде не был сбит с лошади, ибо нас атаковали так внезапно, что мы даже не успели воспользоваться копьями. Тогда Мурзуфл дал пронзительный сигнал горном лучникам на стенах Влахерны.

Еще полгода назад я бы с восторгом описал короткую схватку, что последовала затем, но сейчас мне не хватает мужества для подробностей. Достаточно сказать следующее: когда греки схватятся с нами в открытом поле, мы их одолеем. Мы всегда будем выходить из схваток победителями, это никогда не изменится, ибо мы воюем лучше. Когда-то я считал, что это означает, будто Господь на нашей стороне, но сейчас знаю, что мы просто лучше натренированы сражаться и убивать, и я больше не думаю, что Христос к нам благосклонен. Но все равно мы сражаемся лучше, как по отдельности, так и в составе отряда. Как только мы пришли в себя, сразу стало ясно, что в этой схватке победителями выйдем мы.

Но потом перевес вроде бы оказался на стороне греков. Мы побросали наши копья, ибо враг подошел слишком близко. Я крикнул воинам, чтобы они стали стеной между маркизом Бонифацием и наступавшим врагом, превосходившим нас в численности по меньшей мере вчетверо — то есть нас была дюжина, а их человек пятьдесят. Но тут лучники на стенах Влахерны начали стрелять нам в спину, так что мы оказались между молотом и наковальней. Мурзуфл и его люди атаковали нас укороченными копьями (хотя греки плохо владеют копьем). Я послал двух лучников противостоять стрелкам на дворцовых стенах. У нас осталось четверо лучников и шестеро всадников, которых я выстроил перед Бонифацием, заняв позицию в центре и поставив Отто справа от себя. Но лошадь слева от меня шарахнулась в сторону, испугавшись стрелы с привязанным к ней большим красным шарфом. Все это, разумеется, было спланировано заранее, ибо как только между мной и всадником слева образовался проход, в него ринулся Мурзуфл, подстегнув коня и занеся топор, чтобы снести Бонифацию голову.

В ту секунду я мало что мог сделать — Мурзуфл находился слева от меня, а меч я держал в правой руке. Поэтому я быстро развернул Самму налево, стряхнул правое стремя и обрушился на Мурзуфла. Он хоть и сидел в глубоком седле, но не удержался, и мы оба, перелетев через его коня, с глухим стуком упали на землю. Он по-прежнему держал топор высоко над головой, и я пригвоздил его оружие, всадив меч в топорище.

Мурзуфл довольно крепок для грека, но все же слабее меня. В первую секунду он опешил от такого маневра, лицо его вспыхнуло, когда он понял, что не может поднять топор. А потом он посмотрел наверх, узнал меня и начал хохотать, так что я почувствовал, как сотрясается под кольчугой его тело. И замечание он отпустил совершенно безумное: «Надеюсь, когда ты ходишь по бабам, то ведешь себя с ними не так грубо, германец!» После этого он начал выкарабкиваться из-под меня. За это время Отто успел прикрыть Бонифация собой. Я слышал, как он кричал мне, чтобы я прикончил Мурзуфла. Грек тоже это услышал и выпустил из рук топорище.

— Теперь я безоружен! — сказал он. — Ты станешь убивать безоружного? Разве это не противоречит рыцарскому кодексу?

(В те дни, когда я часто обедал в его доме, мы говорили о рыцарстве, и он проявлял интерес к рыцарскому кодексу.) Я прижал плашмя к его горлу свой меч.

— Ты очень мне навредил, — сказал я. — Ты человек без чести и не заслуживаешь, чтобы с тобой обращались по правилам чести.

Я занес меч, чтобы пронзить его горло, и почувствовал, как собственное горло сжалось от сознания, что я должен убить человека, которого когда-то считал другом. Но не успел я взмахнуть мечом, как Отто предостерег меня криком. Я поднял глаза: лучники на стенах Влахерны собрались выпустить в меня облако стрел. Пришлось скатиться с Мурзуфла — иначе бы не уцелел; поразительно, как его самого не сразили те стрелы. Они продолжали падать дождем, но теперь он оказался в стороне от их траектории и смог (бросив свой испорченный топор) убежать обратно в ворота. Его люди, как только увидели, что он выбит из седла, сразу разбежались, ибо все они были трусливы.