Нейтронный алхимик. Консолидация - Питер Гамильтон

— Мне надо подождать отца Хорста. Мы обычно обедаем вместе.

— Думаю, один раз он не будет против. Мы оставим ему записку.

Джей явно колебалась.

— Наверное… Я не знаю, куда он пошел.

«Повидаться с епископом Транквиллити». Но вслух Иона этого не сказала.

— Интересно, почему демон представился тебе красным? — спросил епископ, когда они проходили по старомодному саду при соборе среди вековых тисовых изгородей, розариев и окруженных камнями прудов. — Это кажется мне слишком… классическим. Едва ли можно поверить, что Данте в самом деле побывал в аду на экскурсии.

— Думаю, «демон» в данном случае — слишком упрощенный термин, — ответил Хорст. — Без сомнения, то был некий дух, но вспоминая тот случай, я могу заметить, что скорее любопытствующий, чем злобный.

— Поразительно. Встретиться лицом к лицу с существом мира иного… И ты говоришь, что оно появилось прежде, чем иветы начали свою черную мессу?

— Да. За несколько часов. Хотя на мессе оно присутствовало определенно, в тот миг, когда началось одержание.

— Значит, это его рук дело?

— Не знаю. Но его присутствие едва ли случайно. Какое-то отношение к этим событиям оно имело.

— Странно…

Хорста тревожила прозвучавшая в голосе старика меланхолия. Джозеф Саро был вовсе не похож на сурового реалиста, бывшего епископом арколога, откуда происходил Хорст. Это был добродушный и благовоспитанный человек, чья утонченность хорошо подходила для такой епархии, как Транквиллити. Почти седая борода и морщинистое черное лицо придавали ему некое приятное благородство, которое больше пристало бы светскому льву, нежели пастырю.

— Ваша светлость… — произнес Хорст.

— Странно подумать — две тысячи шестьсот лет прошло с той поры, как Господь наш ступил на землю, с последней эпохи чудес. Мы, как ты верно подметил, привыкли иметь дело скорее с верой, нежели с фактами. А теперь нас снова окружают чудеса, хотя и исключительно мрачного свойства. Церкви более не приходится учить ближних наших, а потом молиться, чтобы те приходили к вере, — нам достаточно указать пальцем. Кто может отвергнуть то, что предстает оку, хотя и искушает тебя?

Епископ неловко улыбнулся.

— Наше учение не потеряло смысла, — ответил Хорст. — Скорее напиталось им вновь. Поверьте, ваша светлость, церковь стояла веками, дабы живущие сегодня могли услышать слово Христово. Это великое достижение, и в нем все мы можем черпать утешение. Столько пережила наша вера — схизмы и ереси… И все, чтобы в самый черный час слово Его было услышано.

— Какое слово? — негромко спросил Джозеф Саро. — Слишком много истинных историй развелось за века — древнее правоверие, свитки откровенцев, учения ревизионистов. Слово Христа-воина или Христа-миротворца? Кто знает, что было сказано, а что приписали, чтобы ублажить Рим? Столько лет прошло…

— Вы ошибаетесь, ваша светлость. Простите меня, но разве так важны детали? Достанет того, что Он был. Веками мы несли дух слов Господа нашего, и его мы сохранили живым ради этого дня. Христос указал нам, что в каждой душе таится достоинство и каждый может быть искуплен. Если дух наш крепит вера, нам не потерпеть поражения. И с этой силой мы должны собраться, чтобы одолеть одержимых.

— Ты, без сомнения, прав, и все же весть эта кажется настолько…

— Простой? Основы всегда просты. Поэтому они и основы.

Джозеф Саро похлопал Хорста по плечу:

— Ох, мальчик мой. И кто из нас теперь учитель? Я завидую крепости твоей веры. Насколько проще был бы мой труд, если б я был наделен твоим рвением. Что человек обладает душой, для меня несомненно, хотя наши замечательные коллеги-ученые, конечно, станут искать рациональные объяснения во мраке квантовой космологии. Кто знает, быть может, они и найдут его. И что ж? А как объяснишь ты различия верований, Хорст? Тебе придется подумать об этом, потому что, Господь свидетель, подумают и другие. Теперь, когда существование мира иного подтверждено, религия — все религии — подвергнется проверке. Что скажешь ты о тех, кто уверен, будто именно им открыт истинный путь к Господу, — о мусульманах, индуистах, буддистах, сикхах, конфуцианцах, синтоистах, даже племенах Звездного моста, не говоря уже о сектантах всех и всяческих толков?

— Важно то, что исток всех верований един. Человек нуждается в вере. Если ты веришь в Бога, ты веришь в себя. Превыше этого дара нет.

— В каких мутных водах мы бредем, — пробормотал епископ. — А ты, Хорст, вырос. Ты стал проницателен на диво. Рядом с тобой я испытываю смирение и даже страх. Пожалуй, мне следует попросить тебя читать проповедь в следующее воскресенье. Паства слетится на твой голос. Быть может, тебе предназначено стать одним из новых евангелистов церкви.

— Не думаю, ваша светлость. Я лишь прошел через ушко игольное. Господь испытал меня, как испытает всех нас в грядущие дни. Я вновь обрел веру и за это должен благодарить одержимых.

Рука его невольно коснулась горла, ощупывая мелкие шрамы, оставленные тогда невидимыми когтями.

— Молю лишь, чтобы Господь не посылал мне слишком тяжких испытаний, — тоскливо промолвил Джозеф Саро. — Я слишком стар и закоснел в слабостях своих, чтобы поступить, как ты на Лалонде. Не хочу этим сказать, что не горжусь тобой. Мы с тобой рукоположены по новозаветному обряду, однако труд, положенный тебе, я бы назвал ветхозаветным. Правда ли, что ты произвел экзорцизм, мальчик мой?

Хорст усмехнулся:

— Воистину.

Капитан Гуртан Мауер все еще содрогался в рвотных позывах, когда крышка ноль-тау капсулы захлопнулась, оставив его в безвременной черноте. Пытки и унижения смогли сломить его дух — тому порукой были его жалкие мольбы и клятвы, — но рассудок его оставался, как прежде, ясен. В этом отношении Квинн был непреклонен. Лишь здравомыслящий человек способен осознавать нюансы собственных мучений. Поэтому боль и терзания всегда прекращались за миг до того момента, когда разум готов был оставить бывшего капитана «Танту». Так он мог продержаться не один день и даже не одну неделю. А в ноль-тау он сможет ждать, покуда гнев Квинна не разгорится снова, — для него облегчение не наступит, и мука его будет бесконечна.

При этой мысли Квинн улыбнулся. Сутана его сжалась до приемлемых размеров, и одержимый оттолкнулся от палубы. После катастрофы на земной орбите, после унизительного бегства ему требовалась передышка, чтобы восстановить душевное равновесие. Гуртан Мауер позволил ему выпустить пар — выместить злобу на членах команды он не мог: их оставалось всего пятнадцать человек, и почти вес они были незаменимы.

— Куда мы направляемся, Квинн? — спросил Лоуренс, пока они плыли по переходу в рубку.

— Не знаю. Держу пари, большая часть Конфедерации уже слышала об одержимых. Проклятье, нам придется нелегко.

Он протиснулся в люк и оглядел рубку.

— Мы почти закончили, Квинн, — сообщил ему Двайер. — Повреждений было не так много, а корабль военный — почти у всех важных систем есть дублирующие. К полету мы готовы. Но что мы побывали в переделке, станет ясно сразу. Мы не можем выйти наружу, чтобы залатать корпус, — скафандры на нас не работают.