Готический роман. Том 2 - Нина Воронель

– А если я тебя просто выгоню?

– Интересно, как ты это сделаешь? Добровольно я не уйду.

– Но я могу захотеть, чтобы тебя нашли и арестовали у меня на глазах.

Он впился глазами в ее глаза. Жизнь его была поставлена на карту – его воля против ее.

– Действительно можешь захотеть?

Она не выдержала его взгляда, наверно, представила себе, как его арестовывают тут, у нее на кухне. Ресницы ее дрогнули:

– Не знаю. Пока не знаю.

Ее нерешительность необходимо было закрепить и превратить в готовность пойти ему навстречу – чтобы она, пускай неохотно, пускай против собственной воли позволила ему остаться в замке. Ведь если она не позволит, ему придется применить силу.

Карл поспешно отставил нетронутую чашку и отодвинул стул, намереваясь встать. Инге тут же уловила его намерение и вскочила на ноги, неловким движением смахнув свою чашку на пол. Чашка звонко раскололась на керамических плитках, расплескивая содержимое дрожащими коричневыми лужицами. Переступив через мусор на полу, Карл раскрыл объятия и двинулся к Инге.

В другое время Инге немедленно бросилась бы наводить порядок – собирать осколки, промокать лужицы тряпкой. Но сейчас она даже бровью не повела в сторону разбитой чашки. Защитно выставив вперед ладони, она стала пятиться прочь от протянутых к ней рук Карла. Он постарался не заметить ее попытки от него отгородиться.

– Неужто ты все забыла? – произнесли его губы со всей нежностью, на какую он был способен. – Как мы встречались почти во всех аэропортах мира, как мы ждали этих встреч, как наслаждались нашей неповторимой близостью?

Пятясь, стараясь увернуться от его прикосновения, она наткнулась спиной на препятствие – не на стену, а на большой, как-то не попавший до сих пор в поле зрения Карла новый телевизор. И, словно ища у него защиты, быстро обернулась и нажала на красную кнопку в верхнем углу, вызвав этим к жизни разноцветное поле экрана. По экрану, размахивая полосатыми флагами, струилась разгоряченная толпа. Она чего-то громко требовала, время от времени кровожадно набрасываясь на припаркованные на ее пути автомобили.

Шум толпы на мгновение прервал поток мыслей Карла, и он поперхнулся недоговоренным предложением. Телевизор воспользовался этим и ловко сменил многоликую орущую толпу на одно единственное молчаливое лицо, запечатленное на фотопленке в полупрофиль-полуфас. Когда Карл осознал, что это лицо чешского профессора Яна Войтека на фоне фасада английской библиотеки, Инге уже успела обернуться и, ахнув, уставиться на экран. После чего насильно выключать телевизор было бы поздно и бессмысленно. Уж лучше было услышать, что приговаривал официальный голос, сопровождающий показ первой фотографии, а за ней второй и третьей.

На остальных двух было изображено то же породистое лицо, только на одной в анфас на фоне книжных полок, а на другой – в профиль в момент оживленной беседы с темноволосой красавицей, жадно ловящей каждое слово профессора. Снимок этот вышел особенно чистым и отчетливым, – видно, профессора снимали с очень близкого расстояния. Неужто он был так увлечен Кларой, что даже не заметил, когда его фотографировали?

Тем временем официальный голос, лишь вскользь упомянув имя профессора Войтека, объявил, что лицо на фотографиях принадлежит давно разыскиваемому Интерполом опасному террористу Гюнтеру фон Корфу. Пока голос перечислял давние и новые преступления знаменитого террориста, Инге неотрывно вглядывалась в застывшую на экране последнюю фотографию. Внимание ее было настолько приковано к сильно увеличенному, но четкому изображению, что Карлу показалось, будто она даже не услышала, о чем говорилось в экстренном обращении Интерпола к гражданам Европы.

Когда обращение Интерпола сменилось сводкой погоды, Инге, словно вынырнув из поглотившего ее омута, обратила на Карла устремленный куда-то сквозь него взгляд:

– Кто эта женщина? Где ты с ней встречался?

В ее глазах было так мало интереса к нему лично, что он при всем желании не смог бы объяснить ее очевидное смятение простой вспышкой ревности.

Марта с трудом добрела до церкви и рухнула всей своей тяжестью на холодную каменную скамью, много лет назад пожертвованную приходу Нойбаха безвременно овдовевшим герром Мюнде. Ног под собой Марта не чувствовала, да и вообще не чувствовала ничего, кроме усталости, но почему-то ни с того, ни с сего ей вдруг явился герр Мюнде, теперь тоже уже покойный. Однако Марте он припомнился моложавым и бойким, каким он был при жизни безвременно скончавшейся фрау Мюнде, когда поджидал по вечерам непутевую девчонку Марту, чтобы утащить ее в кусты за мостом. Мужик он был ничего, не хуже Вальтера, и кроме того иногда дарил Марте конфеты или духи, зато фрау Мюнде оказалась сущей фурией. Она не только перестала приглашать Марту убирать свой дом по субботам, но и распространила про нее такие слухи по всей деревне, что и другие хозяйки отказались от ее услуг.

Марте стало вдруг до слез обидно, когда она вспомнила, как у нее перед носом захлопнулись все двери, за которыми она могла заработать свои медные гроши, необходимые для прокормления. Неясно, с какой стати ей вдруг припомнилось такое далекое прошлое, ведь сегодня оно не имело никакого значения – она жила другой жизнью и могла только пожалеть этих глупых баб, перед которыми никогда не откроется сияющая дорога на Сириус.

И тут ее охватила настоящая паника – дорога на Сириус могла закрыться сегодня и перед нею. Она ведь так и не нашла Клауса, а скоро уйдет последний автобус и вместе с ним последний шанс попасть в Каршталь до полуночи, как велел Мастер. Нужно было срочно решать, продолжать ли искать Клауса или махнуть на эту затею рукой и вернуться без него.

Возвращение в Каршталь без Клауса означало бы, что она теряет его навсегда. И не просто теряет, а оставляет в руках этой кривобокой уродины Хельки, навеки лишая его возможность вылечиться и стать таким, как все – нормальным и счастливым. Материнское сердце не позволяло Марте это сделать, но где еще искать сына оно тоже ей не подсказывало. Она ведь уже трижды обошла весь Нойштадт, заглядывая в каждую возможную щель, и даже успела вскочить в автобус, отвозивший туристов на экскурсию наверх, в замок. Там наверху, заручившись обещанием шофера, своего бывшего соученика, не уезжать без нее, Марта упросила фрау Штрайх впустить ее на минутку во двор и помчалась к свинарнику. Дверь свинарника была заперта, и свет внутри погашен, так что пришлось поверить фрау Штрайх, которую Марта всегда недолюбливала, что та своими глазами видела, как Клаус сел на велосипед и уехал.

Мимо проехал последний автобус, направляясь к своей конечной остановке на площади у ратуши. Марта знала, что он пробудет там не больше пяти минут. Она уже начала с трудом поднимать со скамьи свое налитое свинцовой усталостью тело, как до ее слуха донеслись протяжные, хрустально-пронзительные аккорды, будто где-то высоко-высоко в небе запели ангелы.

Инге стоило большого усилия не вскрикнуть, когда она узнала Карла в этом чем-то смутно знакомом незнакомце. Узнала не его черты и не его голос, а тепло его ладоней на своих плечах и запах его дыхания на своей щеке. И это было еще страшней, чем просто узнать его и поверить, что он жив. Потому что он был сильнее ее. На ее стороне были только отсутствующий Ури и неродившийся младенец, а на его – ее многолетняя и, как оказывается, не изжитая до конца привычка покоряться его рукам и его воле.