Шарм - Трейси Вульф

– Я не это имела в виду.

Он вскидывает бровь.

– Ну хорошо, – признаюсь я, чувствуя, что у меня горят щеки. – Может, в какой-то мере и это. Но это не главное. Главное то, что я беспокоюсь за тебя.

– Я тоже немного беспокоюсь за себя. – Он состраивает гримасу. – Я очень беспокоюсь из-за этого, но какое-то время мы сможем с этим жить.

Он подходит к книжной полке, на которой стоят самые старые книги, и снимает с нее том с поломанным корешком, выглядящий так, будто ему не меньше тысячи лет.

– К тому же это – мое пребывание в твоей голове – продлится недолго. Нам просто надо будет раздобыть несколько предметов, и тогда ты сможешь сотворить нужные чары и вернуть мне мое тело.

– Какие предметы? – спрашиваю я с любопытством и некоторой опаской. Я смотрела достаточно диснеевских мультфильмов, чтобы знать, какого рода предметы нужны для того, чтобы творить чары, и мне не очень-то хочется иметь дела с глазами тритона или с глазами каких-то других тварей.

– Не беспокойся. Среди этих ингредиентов нет ничего гадкого. Но один из них будет трудно добыть. Очень трудно. – Он делает паузу. – Хотя, вернувшись в наш мир, я, вероятно, вновь обрету мои магические способности, что облегчит дело.

– Нам станет легче добыть этот ингредиент? – с сомнением спрашиваю я.

– Да. – Он смотрит мне в глаза. – Хотя тебе, вероятно, не понравится, как я буду это делать.

Я сразу же понимаю, куда он клонит. И хотя та Грейс, которая только что попала в его берлогу, готова была скорее умереть, чем дать Хадсону какую-то власть над собой, нынешняя Грейс, которая так давно его любит, знает, что ему можно доверять как никому другому.

Поэтому я тяжело вздыхаю и говорю:

– Ну хорошо, хорошо. Если – хотя это очень большое «если» – тебе будет необходимо немного поуправлять моими мыслями или моим телом ради того, чтобы ты снова обрел тело, то ладно, так тому и быть. Я даю тебе на это свое позволение. – Я гримасничаю. – Но ты должен пообещать, что ты предупредишь меня прежде, чем начнешь что-то делать, хорошо? Ты должен будешь хотя бы дать мне знать, что ты собираешься делать.

– Если у меня будет такая возможность, я тебя предупрежу, обещаю, – серьезно отвечает он. Но затем улыбается и добавляет: – Хотя мне всегда хотелось узнать, каково это – уметь летать.

Мы оба смеемся, и он бросает книгу на диван, поднимает меня на руки, как невесту, и несет на кровать. Я приникаю к нему и подставляю лицо для поцелуя.

– На тот случай, если какое-то время мы больше не сможем этого делать, ты должен постараться, – говорю я ему.

– Непременно, – отвечает он, подняв бровь. И действительно старается.

Когда он наконец отстраняется, я говорю:

– Теперь у меня остается только один вопрос.

– И какой же?

– Как мне освободить нас из твоей берлоги? – Я оглядываю комнату, которая так долго служила нам домом, и мне становится немного грустно, потому я не знаю, увидим ли мы ее когда-нибудь снова.

Хадсон ласково улыбается мне, и я понимаю, что не важно, вернемся ли мы сюда когда-нибудь или нет. Потому что он действительно моя путеводная звезда, и я знаю, что где бы он ни оказался, я всегда буду хотеть находиться рядом с ним.

– Это нетрудно, – отвечает он. – Ты просто должна верить в меня.

– Я верю в тебя, – говорю я тянусь к нему, чтобы еще раз поцеловать его в губы. – И буду верить всегда.

Меня охватывает тепло, и я вбираю его в грудь. Я вбираю в себя улыбку Хадсона, его доброту, его сарказм и его любовь, а затем… все погружается в черноту.

Эпилог

Я все вспоминаю

– Грейс –

ОСЕННИЙ СЕМЕСТР В УНИВЕРСИТЕТЕ

– Я помню, – шепчу я, когда всю меня заполняют воспоминания. – Боже, Хадсон, я помню все.

У меня дрожат руки, когда я беру его лицо в ладони. Я дрожу вся, когда в моей памяти воскресают воспоминание за воспоминанием – день за днем.

Глаза Хадсона широко открываются – шире, чем когда-либо прежде, и, когда он тянется ко мне, я вижу, что его руки тоже дрожат.

– Что ты имеешь в виду? Что ты помнишь, Грейс?

– Все, – повторяю я, когда воспоминания продолжают затапливать меня, словно теплый липкий мед. Их невозможно не замечать, на них невозможно не обращать внимания. – Мир Теней. Твою берлогу. – Я смеюсь, но мой смех больше похож на всхлип. – Пиявок.

С каждым моим словом шок постепенно уходит из его глаз, но когда я дохожу до пиявок, он вскидывает обе брови:

– Ты это серьезно? Ты говоришь об этих гребаных пиявках? Ты хочешь поговорить со мной о них?

– А о чем хочешь поговорить ты? О твоей чрезмерной любви к трусам «Версаче»?

– Извини, но тебе уже несколько месяцев как известно о моей вполне нормальной любви к боксерам «Версаче».

– Ты прав, мне это известно. – Я встаю на цыпочки и обвиваю руками его шею. – Я помню все, – повторяю я, и моя радость гаснет, уступив место стыду. – Прости меня, Хадсон. Мне так жаль.

Он качает головой:

– Не извиняйся, не надо.

– Как я могу не извиняться? – спрашиваю я, чувствуя, как по моим щекам текут слезы. – Как я могла так вести себя с тобой? Как ты мог мне это позволить?

– Потому что я люблю тебя, Грейс. И потому что я все понимал.

– Как ты мог понимать? – Меня снова начинает бить дрожь. – Должно быть, для тебя это было ужасно.

Он кивает, и поскольку это Хадсон – мой Хадсон, – он говорит правду, как и всегда:

– Да, иногда это было ужасно. А иногда неплохо. А порой просто классно. – Его глаза блестят.

– Да, сейчас у нас все классно. Но вначале? Когда я отталкивала тебя? Когда говорила, что я сопряжена с Джексоном? И целовалась с ним, пока ты находился в моей голове? – Я закрываю глаза. – Почему ты просто не сжег меня?

– Мне помешал тот факт, что я был заперт в твоей голове? – Он улыбается. – Тебе не о чем было беспокоиться – я никогда не причинил бы тебе боль. Другое дело Джексон. – Я открываю глаза и вижу, как он проводит языком по кончику своего клыка. – Его мне хотелось спалить много раз.

– Прости меня, – повторяю я. Думаю, в ближайшие недели и месяцы я буду повторять это часто. Ведь после всего, что между нами было, после всего, что мы пережили, если бы Хадсон повел себя со мной так, как повела себя с ним я, когда мы «познакомились» в моей голове, у меня наверняка разрывалось бы сердце. Я не знаю, как бы я смогла оправиться от такого. И я наверняка бы что-нибудь сожгла – может быть, его боксеры «Версаче», а может быть, весь его гребаный мир.

Но он никогда не вел себя со мной так. Какую бы боль я ему ни причиняла – а оглядываясь назад, я понимаю, что делала это часто, – сам он никогда не делал мне больно. И всегда, всегда поддерживал меня.

– Эй. – Когда я опускаю голову, Хадсон одним пальцем поднимает мой подбородок и смотрит мне в лицо. – Я хотел, чтобы ты вспомнила не для того, чтобы ты испытывала чувство вины, Грейс. А для того, чтобы ты могла дразнить меня по поводу моего нижнего белья и вспоминать наш первый раз и… – Он качает головой: – Я просто хотел, чтобы ты вспомнила. Но мне никогда не хотелось, чтобы ты расстраивалась или испытывала стыд из-за того, что было между нами, или из-за того, как все складывалось.

Он целует меня в лоб, затем наклоняет голову и целует меня в губы. Он пытается сделать этот поцелуй легким, нежным, но сейчас я хочу большего.

Я провожу ладонями по его рукам, зарываюсь пальцами в его волосы. И припадаю к его рту, исследуя все те его уголки, которые исследовала уже сто – нет, тысячу раз.

Наконец отстранившись, он смотрит на меня и поднимает бровь:

– Полно, сколько мужчин могли бы сказать, что их женщина без памяти влюблялась в них не один, а два раза? Так что быть на моем месте не так уж и плохо.

– Если следовать этой логике, сколько девушек могли бы сказать, что их парень такой классный, что они влюбились в него дважды? – в тон ему отвечаю я.

– Об этом я и говорю. – Он довольно усмехается: – Так что быть на моем