Туманы Авалона - Мэрион Зиммер Брэдли

А завтра ей предстоит оказаться с Ланселетом лицом к лицу и продолжать ухаживать за Артуром, зная, что муж сам почитай что дал ей дозволение… как ей отныне прикажете встречаться с Ланселетом взглядом? В жилах его течет кровь Авалона, он – сын Владычицы Озера, может статься, что и он немного умеет читать мысли: он заглянет ей в глаза и поймет, о чем она думает.

И тут накатил гнев – гнев столь неуемный, что королева испугалась не на шутку. Он сотряс все ее тело, точно бурлящий прилив. Гвенвифар лежала под покрывалом, во власти страха и ярости, думая про себя, что отныне просто не посмеет выйти за дверь, опасаясь совершить непоправимое. Все женщины двора мечтают о Ланселете – да, даже сама Моргейна; уж она-то видела, как золовка пожирает его взглядом; именно поэтому, когда давным-давно Артур предложил выдать Моргейну за Ланселета, она так расстроилась: Ланселет наверняка счел бы Моргейну слишком развязной и дерзкой. Впрочем, кажется, эти двое поссорились; последние день-два перед тем, как Моргейна уехала на Авалон, они друг с другом почти не разговаривали и старались не встречаться взглядом.

Да, она скучает по Моргейне… однако же в общем скорее рада, что Моргейны при дворе нет, и не стала бы слать гонца в Тинтагель разузнавать о ней, будь она там. Гвенвифар представила себе, как пересказывает Моргейне слова Артура; да она бы со стыда умерла, а Моргейна, чего доброго, рассмеялась бы ей в лицо: Моргейна наверняка сказала бы, что ей, Гвенвифар, самой решать, взять Ланселета в любовники или нет; а, пожалуй, недурно было бы спросить заодно и Ланселета.

И тут все ее существо охватило жгучее пламя, ни дать ни взять адский огонь: что, если бы она предложила себя Ланселету, а тот ответил бы «нет»? Вот тогда она и впрямь умерла бы со стыда. Теперь она и в самом деле никогда не осмелится поднять глаза на Ланселета, или на Артура, или на любую из дам, избежавших подобного искушения! И даже священникам ничего не посмеет рассказать, ибо тогда святые отцы поймут: Артур – не такой хороший христианин, как должно бы. Теперь вовеки не наберется она храбрости вновь переступить порог комнаты, покинуть надежное, защищенное убежище этой самой спальни и этой самой кровати. Здесь ничего дурного с нею не случится, здесь ничто не властно ей повредить.

Ей и впрямь слегка нездоровится. Завтра она пожалуется своим дамам на недомогание; и те решат лишь, как и Ланселет, что она переутомилась, денно и нощно ухаживая за Артуром. Она останется достойной, добродетельной королевой и доброй христианкой, какою была всегда, – об ином она и помыслить не в силах. Артура просто-напросто угнетают рана и затянувшееся бездействие, вот и все; поправившись, он и думать о таком забудет и, конечно же, будет благодарен жене за то, что она не прислушалась к его безумным речам и оградила их обоих от смертного греха.

И однако, уже засыпая, измученная Гвенвифар вспомнила слова одной из своих дам, произнесенные давным-давно, – за несколько дней до того, как Моргейна уехала от двора. Дескать, пусть Моргейна даст королеве талисман… А ведь и вправду так; если бы Моргейна заколдовала ее так, чтобы у королевы не осталось иного выбора, кроме как полюбить Ланселета, тяжкое бремя решения упало бы с ее плеч… «Вот вернется Моргейна, и я поговорю с нею…» – подумала Гвенвифар. Но вот уже два года минуло с тех пор, как Моргейна покинула Каэрлеон; очень может быть, что она уже не вернется…

«Стара я для таких разъездов, – думала про себя Вивиана, скача сквозь зимний дождь, опустив голову и плотно закутавшись в плащ. А в следующий миг в груди всколыхнулась обида: – «Ныне эта миссия была бы уделом Моргейны; это ей назначено было стать Владычицей после меня».

Четыре года назад Талиесин поведал ей, что Моргейна приехала в Каэрлеон на Артурову свадьбу, присоединилась к свите Гвенвифар, да там и осталась. «Владычица Озера – в служанках при королеве?» Да как Моргейна только посмела отречься от истинного, назначенного ей пути? И однако же, когда Вивиана отправила гонца в Каэрлеон, веля Моргейне возвратиться на Остров, вернувшийся посланник сообщил, что Моргейна уехала от двора… как все считают, на Авалон.

«Но она не на Авалоне. И не в Тинтагеле с Игрейной, и не при дворе Лота Оркнейского. Куда же она подевалась?»

Может статься, в ее одиноких разъездах с ней приключилось несчастье? Что, если она попала в руки какого-нибудь мародера или беззаконного головореза – таких в глуши полным-полно, – что, если она потеряла память, стала жертвой насилия, убита, брошена в придорожную канаву, так что теперь и костей не найдешь?… «Ох, нет, – думала Вивиана, – если бы с ней приключилась беда, я бы непременно увидела это в зеркале… или при помощи Зрения…»

И все же Вивиану одолевали сомнения. Зрение нынче вело себя непредсказуемо; часто, когда Владычица пыталась окинуть взглядом внешние пределы, перед глазами ее лишь клубился раздражающий серый туман, завеса неведомого, пробиться за которую она не смела. И где-то в этом тумане сокрыта судьба Моргейны.

«Богиня, – взмолилась Вивиана, как столько раз до того. – Матерь, я отдала тебе свою жизнь, верни мне мое дитя, пока я еще жива…» Но, еще не договорив, Владычица знала: ответа не будет, лишь сумеречный дождь, подобный завесе неведомого, а ответ Богини таится в неумолимых небесах.

Неужто путешествие это точно так же утомило ее и в прошлый раз, полгода назад? Теперь Вивиане казалось, что доселе она всегда разъезжала в седле легко, точно девочка; а вот сейчас тряская поступь ослика отзывалась в каждой косточке ее исхудавшего тела, а холод пробирал до внутренностей и вгрызался в нее мелкими ледяными зубами.

Один из сопровождающих обернулся.

– Госпожа, я вижу внизу усадьбу. Похоже, мы будем на месте еще до заката.

Вивиана поблагодарила своего спутника, по возможности скрывая переполняющую ее признательность. Еще не хватало выказывать слабость перед своим эскортом.

В тесном дворике ее встретил Гаван: он помог гостье спешиться и заботливо поддержал, чтобы та не ступила в навозную кучу.

– Добро пожаловать, Владычица, – промолвил он, – как всегда, твой приезд для меня – великая радость. Мой сын Балин и твой сын будут здесь завтра: я послал за ними в Каэрлеон.

– Все так серьезно, старый друг? – спросила Вивиана, и Гаван кивнул.

– Ты ее с трудом узнаешь, Владычица. Она превратилась в тень; а если и поест или попьет малость, то жалуется, будто у нее внутри словно огонь полыхает. Думаю, дни ее сочтены, несмотря на все твои снадобья.

Вивиана со вздохом наклонила голову в знак согласия.

– Этого я и боялась, – промолвила она. – Стоит этому недугу завладеть своей жертвой, и из когтей его уже не вырваться. Может, я смогу облегчить ее муки.

– Дай-то Боже, – отозвался Гаван. – Ибо те лекарства, что ты оставила нам в последний раз, уже почти не помогают. Она просыпается и плачет в ночи, точно дитя, если думает, что ни я, ни служанки ее не слышат. У меня даже недостает духу молиться, чтобы она подольше пробыла с нами, ибо не в силах я видеть ее страданий, Владычица.