Первый блицкриг, август 1914 - Барбара Такман

«Проклятие. Я не могу этого объяснить. Скажите ему, что мы сделаем все, что в наших силах».

Жоффр вопросительно взглянул на Вильсона. Тот перевел: «Фельдмаршал сказал да».

В этих словах почти не было необходимости — слезы и тон голоса говорили сами за себя. Мэррэй поспешил тут же сообщить, что английские войска отошли на шестнадцать километров от исходных рубежей, указанных в приказе о наступлении, поэтому они смогут начать бой в девять, а не в шесть, как требует Жоффр. Это был голос осторожности, который впоследствии часто давал о себе знать.

Пока Жоффр отсутствовал, главный штаб переместился в Шатильон на Сене, как и было запланировано еще до наступления. Главнокомандующий прибыл туда вечером, примерно в тот же час, когда Хенш беседовал с Клюком.

Войдя в оперативный отдел, чтобы подтвердить уже отданные приказы, Жоффр сказал собравшимся офицерам: «Господа, мы будем сражаться на Марне».

Он подписал приказ, который на следующее утро после призыва горна будет прочитан солдатам. Обычно французский язык звучит возвышенно во всякого рода прокламациях и обращениях к народу, и нужно приложить усилия, чтобы добиться обратного, однако на этот раз слова подобрались плоские, почти банальные, обращение было сухим и бескомпромиссным: «Теперь, когда началась битва, от которой зависит безопасность страны, каждый должен помнить, что сейчас не время оглядываться. Все усилия надо направить на то, чтобы атаковать и отбросить врага. Если случится, что какое-либо подразделение не сможет продвигаться вперед, оно должно любой ценой удерживать свои позиции и скорее погибнуть, чем отступить. В данной ситуации командование не потерпит случаев невыполнения приказа». Обращение на этом заканчивалось, время величественной риторики прошло, не было возгласов «вперед» и никто не призывал солдат к славе. После первых тридцати дней войны 1914 года появилось предчувствие — впереди славы не много.

Как известно миру, битва на Марне закончилась отступлением немцев. За четыре дня, оставшиеся до завершения стратегического плана, Германия не смогла добиться «решающей победы» и таким образом упустила возможность выиграть войну. Для Франции, ее союзников и в конечном итоге для остального мира трагедия Марны заключалась в том, что победа, которая была близка, осталась нереализованной.

Фланговый удар Монури и маневр Клюка для отражения его привели к образованию бреши между германскими 1-й и 2-й армиями. Исход битвы зависел от того, удастся ли немцам сокрушить два крыла — Монури и Фоша — до того, как д'Эспери и англичане, воспользовавшись этой брешью, предпримут наступление на центр германских армий. Монури, которого Клюк почти разбил, получил в качестве подкрепления VI корпус, прибывший в эшелонах в Париж. По приказу Галлиени прямо с вокзала шесть тысяч солдат этого корпуса были перевезены на фронт на парижских такси, и благодаря их помощи Монури смог удержать свои позиции.

Фош, зажатый в болотах Сен-Гонда армией Хаузена и войсками Бюлова, в критическую минуту, когда его правый фланг отступал, а левый заколебался, отдал свой знаменитый приказ: «Атаковать во что бы то ни стало! Силы немцев истощены… Победа достанется тому, кто сумеет дольше продержаться».

Франше д'Эспери оттеснил правый фланг Бюлова, но англичане вошли в образовавшийся прорыв слишком медленно и неуверенно; затем последовало историческое появление на сцене полковника Хенша, посоветовавшего немцам отступить. Германские армии сумели вовремя отойти, и французы не смогли вклиниться в их линии обороны.

Так близко подошли немцы к победе, а французы — к катастрофе, так велико было горестное изумление мира, следившего с затаенным дыханием за триумфальным маршем германских армий и отступлением союзников к Парижу, что битву, решившую исход войны, стали называть «чудом на Марне». Бергсон, сформулировавший в свое время для Франции таинство «воли», рассматривал битву на Марне как чудо, уже однажды имевшее место в истории.

«Сражение на Марне выиграла Жанна д'Арк» — таков был его вердикт.

Противник, наступление которого разбилось о стену, словно выросшую за одну ночь, придерживался того же мнения.

«Французский «порыв», почти погашенный нами, вдруг снова вспыхнул ярким пламенем», — писал с горечью Мольтке своей жене.

«Главная и основная» причина неудачи на Марне, говорил впоследствии Клюк, «заключается в необыкновенной и удивительной способности французского солдата быстро восстанавливать свои силы. То, что эти люди сражаются насмерть, хорошо известно и учитывалось при составлении военных планов. Но то, что французские солдаты, непрерывно отступавшие в течение десяти дней, спавшие на голой земле, полумертвые от усталости, смогли снова взять в руки винтовки и ринуться в атаку под звуки горна — этого мы не смогли предугадать. Академия Генерального штаба не учла эту вероятность».

Что бы ни говорил Бергсон, не чудо, а взаимосвязанные обстоятельства первого месяца войны решили исход боев на Марне. Что бы ни говорил Клюк, ошибки германского командования и стойкость французского солдата в равной степени привели к поражению. Если бы немцы не перебросили два корпуса на русский фронт, один из них защитил бы правый фланг Бюлова и прикрыл брешь между ним и Клюком; другой корпус поддержал бы Хаузена, и тогда Фоша, возможно, удалось бы разбить. Россия, верная союзническому долгу, начала наступление без соответствующей подготовки и оттянула на себя эти части. Глава французской разведки полковник Дюпон, высоко оценивая действия русских, говорил: «Воздадим должное нашим союзникам — наша победа достигнута за счет их поражения».

Сыграли свою роль многие «если бы». Если бы немцы не сосредоточили слишком больших сил на левом фланге в соответствии со стратегией двойного охвата, если бы правое крыло не оторвалось от линий снабжения и если бы его солдаты не были так измучены, если бы Клюк действовал в контакте с Бюловом и даже если бы в последний день армия Клюка не пересекла Марну, а направилась к Гран-Морену, результат сражения мог быть другим, и шестинедельный график завоевания Франции оказался бы выполненным; возможно, так бы и произошло, если бы не главное и решающее «если бы», а именно, если бы шестинедельный график не основывался на марше через территорию Бельгии. Вслед за этим Англия, вступив в войну, оказала определенное влияние на ход вооруженной борьбы в Европе, мировое общественное мнение осудило захватчика, Германия, нажив в Бельгии врага, вынуждена была оставлять на ее территории дивизии, очень пригодившиеся бы ей на Марне. В то же время силы союзников пополнялись пятью английскими дивизиями.

На Марне союзники добились численного превосходства, которого им не удалось достичь во время сражения на границах. Частично это объяснялось тем, что немцы сняли с этого фронта несколько дивизий, а французы добились перевеса, перебросив подкрепления, взятые у стойко сражавшихся армий Кастельно и Дюбая, а также у 3-й армии. Первые две армии во время общего отступления сумели защищать восточные подступы к Франции. Почти восемнадцать дней они сдерживали неослабевавший натиск немцев до тех пор, пока Мольтке, слишком поздно убедившийся в провале этой операции, не приказал восьмого сентября прекратить атаки на оборонительные укрепления французов. Если бы французская 1-я и 2-я армии не выдержали, если бы они отступили третьего сентября после последнего штурма армий Рупрехта, немцы выиграли бы свои Канны, и тогда французы не смогли бы предпринять контрнаступление ни на Марне, ни на Сене или в любом другом месте. Если на Марне и случилось чудо, оно было подготовлено боями на Мозеле.