Древние тюрки. История образования и расцвета Великого тюркского каганата (VI-VIII вв. н.э.) - Лев Гумилев

В нашем распоряжении имеется текст — покаянная молитва со среднеперсидским названием — Хуастуанифт, вернее, ее перевод с манихейско-сирийского на уйгурский. С. Е. Малов предполагает, что перевод был сделан еще в V в., но это исключено всем ходом истории. Манихейство у уйгуров зафиксировано лишь в VII в. и отсутствовало у тюрок. Следовательно, оно проникло в Великую степь во второй половине VII в., когда арабы подавили сопротивление согдийцев и манихеи вынуждены были бежать из цветущих оазисов в дикие степи ради спасения жизни. Молитва имеет подпись: «Бетюрмиш-тархан закончил Хуастуанифт — моление о грехах слушателей»{1495}. Очевидно, Бетюрмиш-тархан был «совершенный» (высший чин манихейской иерархии), и весьма примечательно, что проповедь манихейства шла через представителя аристократии.

Но и простые уйгуры испытали на себе силу новой религии. Манихейский канон предусматривает постные дни, когда запрещено вкушать даже масло и молоко. Уйгурским пастухам и охотникам пришлось заводить огороды, чтобы не умереть с голоду. Таким путем начало распространяться земледелие в степи{1496}.

Сами проповедники манихейства свое удовлетворение достигнутыми успехами выражали такими словами: «Страна диких нравов, наполненная дымящейся кровью, превратилась в страну, где питаются овощами, страна убийства — в страну стремления к добрым делам»{1497}. Сомнительно, чтобы эта широковещательная декламация отражала действительное положение вещей. Природная воинственность уйгуров не исчезла от поста и молитв, и внешняя политика Уйгурии продолжала оставаться активной.

Начавшийся прогресс. Новый порядок в степи благотворно повлиял на развитие торговли. Хотя прямых указаний на это в хрониках нет, но убедительные сведения дает нумизматика. В Минусинской котловине сделано много находок китайских монет Танского времени. 45 монет чеканки 621 г. попали в Сибирь, очевидно в промежуток между 630-680 гг., когда тюрки подчинялись империи Тан. Затем идет перерыв, падающий на эпоху второго каганата, и затем 12 монет 758-759 гг., после чего до IX в. найдено всего 6 монет{1498}.

Было бы неверно думать, что торговля в конце VII в. прекратилась. Скорее наоборот, она расширилась, но арабские и турфанские купцы побили китайских конкурентов. Из халифата каждые три года в Минусинскую котловину приходил караван из 20-24 верблюдов, нагруженных узорчатыми тканями{1499}. Если столько попадало в одну из областей Уйгурии, то сколько же шло в центр ее!

Уйгурская столица была уже не лагерем из войлочных шатров, подобно ставке тюркских ханов. В отличие от тюрок уйгуры начали широкое строительство городов, причем оно поручалось согдийцам и китайцам. Около 758 г. на берегу Селенги был построен г. Байбалык{1500}. Близко к этому времени в столице Уйгурии — Каракоруме была воздвигнута стела с китайской надписью{1501}.

Уйгурия чрезвычайно быстро превращалась в культурную страну.

Великий Китай. Неудачи 751 г. на востоке и на западе очень сильно отразились на Империи. То, что вся страна была недовольна повышением налогов и голодом, возникшим из-за стихийных бедствий и наводнений 754 г.{1502}, — не так беспокоило правительство, как недовольство охватившее армию. Имперская армия состояла из ударников — конных стрелков и латников, а также многочисленных вспомогательных команд: пехоты, обоза, обслуги, интендантства и т. п. Колоссальные количества войск объясняются тем, что в их число включались все эти небоеспособные скопища. Однако без вспомогательных команд конные стрелки и латники не могли воевать, так как если бы они сами ухаживали за своими конями, чистили оружие, носили дрова, варили пищу, то в момент боя не были бы достаточно отдохнувшими, чтобы натягивать до уха тугой лук или действовать тяжелым мечом. В условиях тактики VIII века бой решался моментом, и для этого момента копились все силы ударной части армии. Понятно, что большая часть ударников состояла из кочевников, с детства привыкших к коню и луку. Часть этих войск ушла из Ордоса вместе с Кутлугом в 682 г., заменившие их были тоже степняки{1503}, и их обуревали те же чувства, что и тюрок 75 лет назад. В предвкушении побед, наград и добычи они сражались добросовестно, но когда выяснялось, что победы не даются, они начинали искать виновников и, как это часто бывает, обвиняли правительство. Китайские, чиновники и придворные в Чанъани были, для пограничных войск чужими и неприятными людьми, а военачальники были из кочевников, т. е. свои. Они долгое время были ограничены в своей служебной карьере: им не доверяли командование войсками в провинциях{1504}, что болезненно ущемляло их самолюбие, поэтому пограничная армия целиком оказалась в оппозиции двору.

Кроме пограничной армии вокруг столицы была сосредоточена гвардия, в которой служили китайцы из аристократических семей, вовремя примкнувших к династии Тан. Гвардия была достаточно многочисленна и хорошо вооружена, но не обстреляна. К ней примыкала так называемая Северная армия, вначале состоявшая из сторонников императора Тайцзуна, с помощью которых он достиг трона в 619 г. Впоследствии она комплектовалась из детей ветеранов, так что ее стали называть «Армия отцов и сыновей». Эта армия определяла успех или провал любого дворцового заговора или попытки переворота. Отдельно от Северной армии существовал специальный конный корпус телохранителей, принадлежавший фамилии Ли, составленный из военнопленных и домашних рабов.

Итак, внутренняя армия была велика, но ее политическая лояльность всегда внушала подозрения. Слишком уж близка была она ко двору и его интригам, да и не ладила иной раз с самим императором, как, например, в 731 г., когда ряд офицеров, домогавшихся незаслуженных, с точки зрения власти, повышений, был приговорен к самоубийству.