Императрица семи холмов - Кейт Куинн

Тит открыл рот, но не затем, чтобы сплюнуть воду.

– Что? – растерянно воскликнул он.

– Ты сам говорил мне, когда мне было пять лет и ты после ее свадьбы нес меня на руках до дома.

– Хм. Тогда ты была еще так мала, и вряд ли можешь что-то помнить.

– Зато я не слепая. Я видела, какими глазами ты смотрел на Сабину. Да это известно всему Риму! Даже твоя бесценная Энния, и та предупредила меня, что с тобой меня жду трудности. Нет, даже не с тобой, а с твоей романтической привязанностью к первой и единственной девушке, которая когда-то посмотрела на тебя с интересом. Причем тогда ты даже был моложе, чем я сейчас.

Тит в очередной раз задумался, не броситься ли ему в бегство. Но Фаустина загораживала единственные ступеньки, которые вели из бассейна, и, судя по всему, была не намерена сдвинуться с места. А еще он надеялся, что холодная вода сделает менее заметным тот удручающий факт, что он покраснел по самые уши.

– В принципе я не вижу ничего страшного в том, что когда-то ты был влюблен в мою сестру, – продолжала тем временем Фаустина. – Она действительно обворожительна и гораздо умнее меня. Но она, колеся по всему свету, разбила тебе сердце, сделала тебя несчастным. Зато есть я. Я гораздо красивее Сабины и гораздо лучше тебе подхожу. Ты думаешь, Сабине когда-нибудь приходило в голову научиться готовить твоего любимого тушеного барашка?

Фаустина произносила свою речь с серьезным лицом. А как хороша она была в эти минуты: щеки раскраснелись, глаза сверкали, грудь вздымалась под голубым шелком.

«Работник, которому поручено выкладывать мозаику с Андромедой, вряд ли согласится спрятать ее грудь под голубой драпировкой, – подумал Тит и крайне удивился, поймав себя на этой мысли. – Он наверняка скажет, что это просто преступление прятать такую красоту, и будет прав».

– Ты знал меня, когда я была маленькой девочкой, но с тех пор я выросла, – продолжала тем временем Фаустина. – И ты не мог этого не заметить, когда я вышла из бассейна в мокрой тунике, которая почти ничего не скрывала.

Вот это верно. Не мог. Образ выходящей их воды Фаустины, практически обнаженной, если не считать тонкой, прилившей к телу ткани, преследовал его весь этот год с пугающей настойчивостью.

– Думаю, Тит, ты понял намек, – бросила ему Фаустина. – Будь мне неприятен твой взгляд, я бы схватила с земли плащ гораздо раньше. И я бы точно не пошла бы по дорожке в дом впереди тебя. Подумай сам. Начиная с одиннадцати лет, я только и делала, что всячески пыталась тебе понравиться. Ты даже как-то раз сказал мне, что я вырасту красавицей. Я нравилась тебе еще до того, как расцвела. Ты же нравился мне еще до того, как на тебя свалилось дедово наследство. Разве одно только это не ставит меня впереди всех тех красавиц, которые мечтают прибрать к рукам твои деньги?

Фаустина поводила обутой в сандалию ногой по каменному краю.

– Нет, конечно, мне приятно, что ты решил изобразить меня на дне бассейна. Но, поверь, это не самый лучший способ отблагодарить меня. Если бы ты и в самом деле хотел…

– Поверь, этим дело не ограничится.

С этими словами Тит сделал рывок из воды и, схватив Фаустину за руку, дернул ее вниз. Издав пронзительный вопль, она полетела в воду. Вверх взметнулся фонтан брызг, светло-голубое платье мгновенно намокло и сделалось синим. Вынырнув из воды, – причем с куда большей грацией, нежели Тит, – Фаустина обеими руками убрала с лица намокшие волосы. Потемневшие от воды, ресницы слиплись и топорщились шелковистыми иглами вокруг ее огромных темных глаз, мокрые волосы отливали тусклым блеском золотых монет на дне реки. В ее внешности не было ничего от Сабины. Если она и была на кого-то похожа, то только на себя – Аннию Галерию Фаустину, и, что куда важнее, она была прекрасна. Тит ощущал нежный аромат ее духов, хотя вода постепенно вымывала пьянящий запах. Запах гиацинтов – эта плутовка наверняка знала, что гиацинт – его любимый цветок.

– Должен сказать тебе кое-что, на тот случай, если ты этого еще не знаешь, – сказал Тит. – Я зануда, я не блещу умом и, разумеется, далеко не красавец…

– Что ты…

– Когда-то я предложил твоей сестре выйти за меня замуж, честно перечислив при этом все причины, почему я вряд ли стану для нее хорошим мужем. Она отвергла меня, и я просто обязан дать тебе возможность сделать то же самое, – с этими словами Тит убрал с лица Фаустины мокрую прядь и заложил ее ей за ухо. – Итак, ты прекрасно знаешь, что я не оригинален, что за неимением своих слов я только и делаю, что цитирую Горация или Катона. Когда-то люди, не стесняясь, зевали мне в лицо. Теперь же они почитают меня человеком большого ума. Думаю, столь разительные перемены произошли после того, как дед оставил мне наследство.

На подбородке Фаустины появилась лукавые ямочки. Тит же продолжал свою речь – все тем же пафосным, глубоким баритоном, каким он выступал с ростральной колонны на форуме.

– Я веду простую жизнь, я не люблю показную роскошь. Наверно, в один прекрасный день я стану претором, но смею полагать, что на этом моя карьера завершится. Никаких высот мне не достичь. Я обыкновенный зануда, чье имя вряд ли прибавит тебе блеска, а поскольку и мой отец, и дед облысели довольно рано, смею предположить, что и меня ждет та же участь.

– А вот это и впрямь было бы обидно, – отозвалась Фаустина, – седые мужчины мне нравятся больше, чем лысые.

– Итак, Анния Галерия Фаустина. – Тит приподнял ее мокрые волосы и намотал их себе на руку. – Я решил, что не стану изображать тебя в голубых одеждах. Я предпочитаю увидеть тебя в красной фате, причем не на дне бассейна, а в своей постели. Если, конечно, ты не имеешь ничего против того, чтобы стать женой самого обыкновенного, самого нудного квестора во всем Риме.

Фаустина подалась ему навстречу и поцеловала в губы. Ее собственные стали для него сродни живительному источнику, глубокому, спокойному, освежающему. Голубой шелк ее платья плавал вокруг него подобно сизому дыму. Тит привлек ее к себе, она же положила ему на грудь ладони и, схватив за мокрую тунику, подтянула еще ближе. Запустив руку ей за шею, Тит нащупал застежку амулета – небольшого золотого сердечка, которые римские девушки носили до того дня, как им выходить замуж, – и расстегнул. Золотое сердечко соскользнуло в воду.

– Вот и отлично, – прошептала Фаустина между поцелуями. – Энния наверняка будет довольна.

Плотина

– Мой дорогой, – Плотина не смогла удержаться от упрека. – Четыре года мы провели в разлуке, и ты не составишь мне компанию за ужином?

– Боюсь, что не смогу выкроить время. – Траян даже не поднял на нее глаз. Его взгляд был прикован к рапортам, которые ему еще предстояло изучить. Его стол был завален свитками, табличками, точильными камнями. Здесь же валялись ножны от какого-то кинжала и одиноко стоял бюст Александра: Траян привык использовать его вместо груза, удерживающего на месте стопку карт. Рядом усердно водили перьями секретари, записывая его распоряжения, адъютанты перебирали последние рапорты. Мимо Плотины то и дело сновали вольноотпущенники – то выбегали за дверь, то возвращались с новыми донесениями.