Петровка, 38. Огарева, 6. Противостояние - Юлиан Семенов

Костенко прочитал телеграмму дважды, молча протянул ее Тадаве, резко поднялся с кресла, походил по кабинету, снял трубку телефона, присел – по старой своей привычке – на краешек стола, набрал номер:

– Митя, ты еще не улетел?

– Улетел, а что? – хмыкнул Степанов.

– Слушай, а где этот доктор?

– Пауль?

– Да.

– На аэродроме.

– Ты с ума сошел! Когда у него самолет?

– А что случилось?

– Мне необходимо его увидеть.

– Бери машину и жарь, успеешь, там в буфете «посошок» будет.

– А ты?

– Я с ним так напровожался в Доме литераторов, что к машине подойти страшно.

Пауль, окруженный добрым десятком коллег, восседал во главе стола; глаза его – за толстыми стеклами очков – блестели счастливо, хотя лицо было таким же, как и позавчера, на поминках Левона, бледным, чуть даже синюшным.

Костенко он узнал сразу же, налил ему шампанское, протянул:

– На дружбу!

Костенко шампанское выпил, не садясь, наклонился к Велеру:

– Пауль, у меня к вам пятиминутный, но очень важный разговор.

– Пожалуйста, – ответил тот, – с радостью помогу, если только по моей части.

– По вашей, – сказал Костенко и, взяв Велера под руку, отвел в сторону под явно неодобрительными взглядами советских коллег доктора.

– Что-нибудь случилось? – спросил Велер.

– Случилась Мысль, – ответил Костенко чуть усмешливо.

– Не понял?

– Я подумал вот о чем: могут быть в ваших архивах документы на власовцев – тех, кто дрался вместе с гитлеровцами в Бреслау?

– Во Вроцлаве, – снова поправил его Пауль, но потом, на мгновение задумавшись, поправил себя: – Хотя по отношению к тому моменту мы вправе сказать Бреслау… Думаю, что такие архивы могут быть.

– Следующий вопрос. Часть власовцев состояла из уголовников – как тех, кого судили за бандитизм у нас, так и некоторого количества головорезов, арестованных криминальной полицией рейха за пьяные драки в общественных местах… Такого рода уголовные дела – с отпечатками пальцев и показаниями обвиняемых – уничтожались гитлеровцами, когда этих гадов отправляли на фронт, или нет?

– У гитлеровцев ни одна бумажка не уничтожалась, – с уверенностью ответил Пауль. – Ни одна.

– Пауль, – Костенко достал из кармана конверт. – Здесь один лишь палец. Один отпечаток. Других у меня нет. Речь идет о кровавом преступнике. О волке. Знаете, как волк режет стадо? Он слепо бежит сквозь, разрывая горло всех, кто стоит на пути, всех без разбора, а берет себе в добычу лишь одну тушу. Этот человек – волк, страшнее даже, – повторил Костенко. – Вы можете посмотреть такого рода дела? На уголовников? Или надо обращаться официально?

– Само собой разумеется («зельбферштендлих» – первое слово Пауль произнес по-немецки), было бы лучше официальное обращение, мы немножечко бюрократы в этом смысле…

– Ну, мы бюрократы во всех смыслах, – усмехнулся Костенко, – нас не переплюнешь, однако я приехал к вам, не согласовывая это с моими начальниками. Каждый день дорог, Пауль, речь идет о преступлении, вернее, о нескольких зловещих преступлениях. И еще: может быть, вы сможете посмотреть в архивах абвера – не случилось ли в их специальных командах разрабатывать особые узлы…

– Узлы? Что такое узлы?

– Узел – это когда завязывают веревку. Есть морской узел, есть альпинистский, есть парашютный, есть диверсантский, есть туристский.

– Да, знаю, – ответил Пауль. – Я понимаю, это очень важно, я, конечно, сразу же займусь этим… Но как передать? Вы сможете приехать ко мне?

Костенко вздохнул:

– А вы?

– С удовольствием, только пришлите вызов…

– И билет оплатим, – обрадованно ответил Костенко. – Но если что-нибудь появится особо интересное – срочно звоните мне, вот моя карточка.

Пауль внимательно прочитал карточку, удивился:

– Полковник, кандидат юриспруденции… Почему мне не сказали, что вы такой большой начальник, я бы держал с вами язык за зубами, а то ведь бранился.

– Брань – визитная карточка честного человека, который болеет за дело, дорогой товарищ… И дайте-ка мне ваш телефон, от нас звонить дешевле, не хочу вас вводить в раззор.

– Считаете, что немец – скупердяй?! – рассмеялся Пауль, протягивая Костенко свою карточку.

– Считаю, что немец расчетлив, и мне это в нем очень нравится: никаких иллюзий, все оговорено заранее, нет помех для дружбы.

Пауль позвонил Костенко назавтра, ночью, домой.

– Владислав, записывайте имя… Но вообще вам надо прилететь сюда… Палец принадлежит Николаю Ивановичу Кротову, уроженцу Адлера; адрес – Горная, 5. Отца зовут Иван Ильич, мать Аполлинария Евдокимовна, урожденная Нарциссова. До ареста криминальной полицией был приписан к воинскому подразделению 57/7. Это шифр одной из спецгрупп абвера.

В Адлере шел дождь; Северный Кавказ – это тебе не Сухуми, хотя, казалось бы, всего четыреста верст разницы.

«Километров, – машинально поправил себя Костенко. – “Верста” – больше, хотя, бесспорно, слово значительно эстетичнее, чем “километр”, и никто меня не упрекнет за это в лапотничестве. “Верста” – поэтика, Пушкин в углу телеги, укутанный медвежьей полостью, столбы полосатые, снег, не присыпанный черной гадостью, бесшумно изрыгиваемой высокими трубами…»

Капитан Месроп Сандумян, встретивший Костенко, – в форме, с двумя медалями на груди, – вытянулся, начал было почтительно рапортовать, но Костенко остановил его:

– В машине, товарищ, в машине, здесь не надо.

Пассажиры у трапа недоуменно смотрели на штатского, перед которым тянулся капитан, а Костенко этого страсть как не любил, намерился было Сандумяна отчитать, но одернул себя, подумав, что парень хотел как лучше, горец, у него свои представления о встрече начальства, ничего не попишешь, не надо все и всех строгать под один столб; горцы встречают с помпой, а у нас, наоборот, встреча – сдержанна, люди неторопливо прикидывают: кто пожаловал, как смотрит, во что одет, хмур – весел, бел – черен; зато провожают – если пришелся по душе – от чистого сердца, так уж напровожаются, что память останется надолго.

– Вы не сердитесь, – еще мягче, в машине уже, сказал Костенко, – у меня, видите ли, идиосинкразия к рапортам, хотя под погонами живу четверть века и превыше всего на земле ценю нашу с вами военную касту…

Сандумян удивился:

– Но ведь каста – плохо, товарищ полковник.

– Меня зовут Владислав Николаевич… Каста плохо, если она замкнута. Наша с вами каста открыта; впрочем, вы, видимо, правы, слово я выбрал не совсем удачное. Англичане нашли более точное – «клуб». Ничего, а? «Мы – члены одного клуба». Очень, по-моему, достойно звучит… Ну рассказывайте, что у вас нового было за время моего полета?