Зеркала и галактики - Елена Вячеславовна Ворон

– Не уходи! – плакала она, а язык твердил: – Уходи! Уходи!

– Сейчас, – отозвался Тони. – Мишель… – голос сорвался. – Я хотел подарить – к твоим зеленым глазам.

В полуобмороке, она слепо тянула к нему руку.

– Тони… – Лишь бы он подошел. Она обнимет его, обхватит колени, не даст ему уйти, не отпустит. – Тони! Не трожь меня! А-а-а!

Он что-то надел ей на палец. Мишель хотела поймать его руку, но Тони уже отпрянул. Да как же он не видит, что с ней?!

Неимоверным усилием она согнала пелену с глаз – и поняла, что Тони и впрямь ничего не видит. Прокушенная нижняя губа, капелька крови на серой коже, стиснутые кулаки. И слезы в глазах. Прямой, как натянутая струна, ослепший, он отступал к двери, уходя от Мишель.

– Тони! – взмолилась она. – Постой!

Он открыл внутреннюю дверь.

– Да стой же! Подожди! Тони! – кричала Мишель, не сознавая, что ей удалось-таки сбросить власть Гайды.

Поздно. Ослепший и оглохший от горя, Тони распахнул стеклянную дверь и захлопнул ее за собой. Мишель хотела вскочить и кинуться следом – но вместо этого бессильно повалилась на пол. Тело было ватное, ненастоящее. Всхлипывая, она поползла, подтягиваясь на локтях, добралась до двери. В темном проеме мелькнули красные огни «адъютанта». Уехал.

Высохшими глазами Мишель посмотрела на левую руку. Изящный, дорогой работы перстень с изумрудом. Чудесный подарок.

Глава 6

Едва отпустил паралич, Мишель принялась за дело. Набрала номер Тони, объяснила автоответчику, что произошло, затем связалась с детективом Чейком. Мудрый волк обещал помочь, но – увы. Тони исчез, как будто в ту же ночь уехал из Кедрова.

Три дня Мишель не находила себе места. Куда он пропал? Как могло такое получиться? Как вышло, что любовь и жертвенность их обоих не сложились, не оберегли их, не спасли?

На четвертый день Чейк явился к ней, но дальше холла не пошел.

– Мадам Вийон, я выполнил поручение: нашел вашего друга. Говорил с ним. Вот письмо, – детектив извлек из кармана сложенный лист. – Большего добиться не удалось.

Дрожащими пальцами Мишель развернула листок.

«Я люблю тебя, моя зеленоглазая сказка. Не ищи меня.

Тони»

– Почему? – только и смогла она вымолвить.

– Мадам Вийон… – Чейк упорно избегал ее взгляда. – Полагаю, вы сами скоро поймете. Всего доброго. – Мудрый волк вышел вон.

«Не ищи». Почему не искать? Почему?!

Уехал навсегда? Или, быть может, тайно вернется? Ладно; Мишель будет ждать. А пока возвратит Майку Эри путевку.

У Майка оказалось собственное горе, и ему вздумалось поговорить с ней лично. Мишель не смогла отказать; пусть человек приедет, если хочет.

Она ждала, полная решимости вручить конверт от «Лучистого Талисмана» и распрощаться. Но когда Майк поставил свой громыхающий вездеход перед домом и взошел на крыльцо – большой, уверенный в себе, надежный – Мишель сплоховала.

– Здравствуйте. – Она всхлипнула и отвернулась. – Проходите, пожалуйста.

Майк шагнул через порог, закрыл за собой обе двери. Взял Мишель за плечи и развернул лицом к себе.

– Вас обидели?

– Нет… Я сама…

Его руки легли ей на спину, и, подчиняясь им, Мишель придвинулась, приникла к этому совсем чужому, но вызвавшему ее мгновенное доверие человеку. Уткнулась ему в плечо – и разревелась.

Майк увел ее в гостиную, усадил на диван и молча выслушал ее повесть. Выговорившись, Мишель затихла, опустив голову, пряча лицо.

– Я совсем дура, да? – спросила она через пару минут, не дождавшись ни слова.

– В свое время я знал одного Тони Драйва, – сообщил в ответ Майк.

Мишель встрепенулась. Майк погладил ее по волосам, легонько обнял.

– Нас было трое пацанов, не разлей вода: Тони, я и Слеток. Так его все звали, уж не помню, почему. Тони был на год старше, а Слеток моложе меня на два года. Однажды оказались мы в зимнем лагере. Там лежал настоящий глубокий снег, и было чертовски холодно. Нам, разумеется, в диковинку; радости полные штаны. Встали на лыжи, подучились маленько – и вперед. Забрались в чертову даль. Снегу по пояс, лес, глушь непролазная. Связи нет. Устали, вечереет, а Слеток, как на грех, лыжу сломал. Бредем назад еле-еле, ковыляем по собственной лыжне – он-то со сломанной лыжей быстро не может. Ну, и мы заодно.

Майк теснее прижал к себе Мишель.

– И вдруг – стадо кабанов, десятка полтора. Это только название, что свиньи, а на деле – бульдозеры с клыками. Обложили нас по всем правилам. Мы оглянуться не успели, как очутились в кольце. Крик подняли, стук, свист – а они не боятся ни хрена. Глядят с жадностью, слюни роняют.

У нас на горизонте – одно несчастное деревце, жиденькое, белкам по нему скакать и то опасно. Однако все лучше, чем ничего. Тони, как старший, велел Слетку лезть первому. Свиньи напирают, а мы под деревцем стоим, стучим палками, чтобы хоть чуть их задержать. Слеток взмыл и сверху заорал на них дурным голосом. А им хоть бы хны. Это я вам долго рассказываю, на деле-то все в три секунды закончилось. Вторым полез я, следом Тони. И спаслись бы – да деревце, черт его… Подо мной обломилась ветка, и я грянулся в снег, прямиком свиньям на ужин.

Они с испугу прянули в стороны – и только сунулись обратно, как сверху свалился Тони. Нарочно спрыгнул, видя, как я в сугробе барахтаюсь. Я и ахнуть не успел, а он уж меня сгреб и подбросил, как мячик. Ухватился я за ветку, махнул наверх, тяну руку, чтобы затащить его обратно – а на нем свинья повисла. В бедро вцепилась, туша эдакая. А потом остальные… Разорвали в клочья. Сожрали; только кровь на снегу да цветные лоскутья валяются.

И долго еще караулили. Мы со Слетком чуть не сдохли. Я, когда с дерева летел, руку порвал: кровь хлещет, рана до кости. И ни черта не сделать. Сижу на прутике, он потрескивает, вот-вот обломится. Пытаюсь пережать вены, да толку с этого… В глазах темнеет. Ну, думаю, пропал – сейчас свалюсь. И тут мой Слеток вниз ползет, весь белый. Деревце стонет, качается, а он ползет. Я ему – замри, мол, а он лезет, акробатикой над свиньями занимается. Они нашего Тони дожрали и ко второму блюду готовятся, а он повис вниз головой, уж не знаю, за что зацепился, и будто капкан у меня на руке замкнул.

Ума не приложу, как мы не замерзли. И не грохнулись. Я терял сознание, а Слеток, бедолага, держал и держал. Под утро