Гарвардский баг - Мира Вольная

Не пила, но… но действительно в шумной и веселой компании расслабилась и переключилась. Мы сначала, конечно, ныли и жаловались на разрабов, но тема довольно быстро себя изжила, и разговоры сменились обычной трескотней, сплетнями и шутками в стиле «встретились как-то разраб и тестер».

Из бара я ушла, когда на часах была половина первого, села в кар, все еще улыбаясь, завела мотор и вырулила на дорогу. К тому времени поток машин заметно истончился, и ехать было приятно. Вечерняя Москва радовала огнями и огненно-желтой листвой на деревьях, из динамиков лилось что-то приятное.

А потом от матушки пришло сообщение: она подумала и решила, что хочет на шопинг, а поэтому ей нужно немного деньжат. На самом деле, сообщению я даже обрадовалась, бросила ей на счет несколько тысяч, написала, что если не хватит, пусть напишет, переведу еще. Шопинг значил, что она пока не собирается возвращаться, что растревоженные вчерашним разговором призраки кусались не так сильно, что маме, надеюсь, будет достаточно забега по магазинам и салонам, чтобы успокоиться окончательно.

От мамы мысли снова вернулись к анону и Дыму, что, в общем-то, естественно. История болела. Болела, как нарыв, начала зудеть, будто старый шрам. Почему-то именно сейчас особенно сильно, словно появление «Дыма» на моей кухне сделало этот зуд более реальным.

Я свернула на МКАД и проехала почти половину, когда вдруг в зеркале заднего вида сверкнули фары. Слишком близко сверкнули. Черный кар, паркетник, заляпанные номера.

Я посторонилась, прижалась вправо к отбойнику, уступая настойчивому водителю, мигнула фарами, сбрасывая скорость, и он пошел на обгон.

А дальше все слишком быстро, обрывками старых фотографий, почему-то черно-белых, и слепящий глаза свет.

Удар слева, скрежет металла, дикий визг, я выкручиваю руль на автомате и давлю на тормоз, но тачка не слушается, а в следующее мгновение понимаю, что руль выкрутила зря, зря пробовала тормозить, надо было, наоборот, набирать скорость и рвать когти.

Еще один удар слева, кар вмазывает в отбойник, скорость все еще около шестидесяти. Меня отбрасывает, заносит, еще один удар, и я дергаю ручник. Снова толчок, морда утыкается в отбойник, тело бросает сначала вперед, потом назад, стекло сыпется на голову. Еще один удар, вскрик глушат подушки безопасности, ногу до бедра простреливает боль, адская, какая-то выкручивающая и абсолютная, глаза все еще слепит, что-то тарахтит Энджи.

Еще удар, это теперь даже не скрежет, это настоящий вой, меня швыряет вперед сильнее, ремень впивается в тело, жжет, воздух с шипением вырывается из груди, срабатывают боковые подушки, в голове гул и звон, как будто по ней треснули.

Еще один удар, теперь в бок, боль в ноге такая, что я ору в голос. А потом темнота.

Проснулась я из-за все той же боли. Не такой острой, правда. Теперь ногу просто тянуло, мерзко, длинно, как будто что-то сдавливало со всех сторон. Вокруг непонятная почти тишина, какие-то разговоры, но как будто не рядом, а где-то в другой комнате, где-то гудели трубы, что-то стрекотало совсем рядом и очень тихо.

Я попробовала открыть глаза, но слишком яркий свет заставил снова зажмуриться. Снова открыла, но перед глазами только белый потолок и слепящие лампы. В башке тут же разорвалась граната, и я не смогла сдержать стона.

Тут же раздался какой-то шорох, быстрые шаги, чужая рука сжала мои пальцы.

— Слава…

Я осторожно повернула голову и все-таки смогла посмотреть на Гора. Мозг, несмотря на боль, работал нормально. Я помнила, что произошло, понимала, что, скорее всего, в больнице, понимала, что раз так, значит, все не особенно весело.

— Гор… — попробовала улыбнуться, но вышло, кажется, не очень. Голос был хриплым и шершавым, как будто я наглоталась ледяного воздуха. — Привет.

Он выглядел взвинченным, был растрепанным, бледным. На лице больше, чем обычно, отросла щетина, взгляд беспорядочно метался по моему лицу. Мятая рубашка, расстегнутая у горла, такие же мятые брюки, морщинки чуть глубже у глаз.

— Привет, — как-то потеряно отозвался он, смотрел с тревогой, сжимал мою руку, опускаясь на стоящий рядом стул. — Как ты?

Хороший вопрос, если бы я понимала, как я…

— Башка трещит и ногу тянет, в остальном, кажется, порядок, — еще одна попытка улыбнуться, а он наклонился ниже, наверное, чтобы лучше слышать, потому что язык во рту ворочался с трудом. — Я в больнице? Насколько все плохо? — спросила, скользя большим пальцем по горячему запястью, взглядом — по заострившемуся лицу.

— У тебя перелом левой ноги, ушибы и глубокие царапины на шее из-за осколков, — ответил Игорь мягко и вдруг поднес руку к губам, поцеловал осторожно костяшки пальцев, погладил. Драно и громко выдохнул, возможно, наконец-то расслабляясь, пусть и не до конца.

— Открытый или закрытый? — спросила, накрывая его руку второй и стараясь при этом не морщиться от боли. Немного тянуло на самом деле все тело, шея действительно зудела, болела грудная клетка, но по сравнению с ногой, почти неощутимо.

Перелом — это дерьмо…

— Закрытый, — прохрипел Ястреб, погладил меня по голове. — Хочешь чего-нибудь? Пить?

Я только головой отрицательно покачала. Очень медленно, чтобы не вызвать очередной приступ боли и тошноты. Потянулась к лицу Игоря, пробежалась кончиками пальцев по подбородку и скулам. Недолго, потому что сил, на удивление, не было совершенно, рука просто свалилась назад, против моей воли. Гор наклонился еще ниже.

— Давно я здесь?

— Часов двенадцать, — ответил он тихо. — Сильно болит? Может, врача позвать или медсестру, чтобы тебе ук…

— Не надо, — снова улыбнулась я. — Не суетись. Все хорошо.

— Лава, все вообще ни хрена не хорошо, — прорычал он, тут же резко выпрямляясь, сверкая льдом и сумраком стальных глаз, сжимая мои пальцы крепче.

Я только вздохнула.

Ну а что тут скажешь? В целом, он, конечно, прав. Ситуация — то еще дерьмо.

— Как давно ты здесь? — спросила, зная заранее, что услышу в ответ. Впрочем, Игорь ничего не ответил, просто посмотрел на меня, как на идиотку, и я улыбнулась шире.

А Ястреб снова наклонился, уткнулся беспокойной головой мне в бедро, опять коснулся губами руки, которую сжимал в своей.

И что-то защемило, натянулось и лопнуло внутри меня с оглушительным звоном, с пронзительным грохотом, как будто взорвалась очередная граната, только совсем не в голове в этот раз, где-то глубже, где-то больнее.

Я немного сдвинулась, чтобы так не тянуло ногу и шею, и запустила пальцы в его волосы, перебирала пряди и молчала. И непонятно, кого эти действия больше убаюкивали — меня или Гора. Я не поняла, когда снова отключилась.

Когда открыла глаза, Игорь все так же, уткнувшись лицом мне в руку и скрючившись на стуле, спал, а за окном занимался чахлый осенний рассвет, в палате и в коридоре стояла подозрительная тишина, что-то текло из капельницы мне в руку, мигал пульсометр на запястье.