33 визы. Путешествия в разные страны - Юрий Александрович Жуков

мощный реактивный самолет идет на посадку в Бильбао — под крылом синеватые горы, хвойный лес и рядом пальмы; пенистые зеленые волны вечно беспокойного Бискайского залива терзают желтый песок пляжей под обрывистым берегом, высокие трубы заводов перемежаются с готическими колокольнями, дым домен сплетается с приморским туманом.

В аэропорту приветливые гиды вручают нам сверкающие лаком проспекты, начиненные красивыми фразами: «Бильбао — живая гармония холмов и моря, город, открытый кораблям всех флагов, динамичный и мирный, всегда бодрствующий в блеске сталелитейных печей, сейчас более чем когда-либо готов предложить вам свое гостеприимство».

А память назойливо подсказывает, — вспомни о другой посадке в Бильбао, совершенной другим правдистом первого июня тысяча девятьсот тридцать седьмого года: Михаил Кольцов на тщедушном самолетике «Блох», ведомом, как он потом вспоминал, «диким» пилотом, — «пилотом-одиночкой, некооперированным кустарем», — неким Ягнуасом, приземляется вот на этом самом желтом пляже, в этой самой бухточке, через которую мы только что перемахнули на своей «Каравелле». Приземляется и явственно слышит канонаду, гремящую вот на этих самых синих горах: Бильбао, взятый в кольцо войсками мятежников, доживает последние дни своей свободы.

Вот в тихом зеленом городе Вильядолиде мы любуемся древним собором святого Павла, фасад которого — сплошное каменное кружево, — над ним резчики трудились сто лет; глядим на дом, где родился король Филипп Второй, принесший своей стране славу и горе, кровь и золото; бродим по залам колледжа отцов-доминиканцев, где собраны неоценимые артистические сокровища и среди них ни с чем не сравнимые деревянные скульптуры великого Алонсо Берругете, сотворившего их в XVI веке; входим в невысокий дом из белого камня массивной кладки, в котором с 1485 по 1506 год жил Христофор Колумб. А у меня перед глазами неотступно стоит врезавшаяся в память на всю жизнь страница «Правды», на которой напечатана лаконичная — но какая красноречивая! — телеграмма из Мадрида: «Сегодня самолет мятежников сбросил здесь с парашютом на аэродроме ящик, в котором было изрубленное на куски топором мясника тело республиканского летчика с надписью «Вальядолид».

Вот в древней Памплоне, бывшей некогда столицей Наварры, мы вдруг видим близ арены боя быков отлитый из меди бюст знакомого бородатого человека и читаем надпись под ним: «Эрнесту Хемингуэю, лауреату Нобелевской премии, другу этого города и любителю его фиесты, которую он описал и прославил. Город Памплона, 1968 год». А за углом — мрачноватое грузное здание с надписью: «Наварра — своим мертвым, павшим в крестовом походе». Немного смущенный, гид поясняет нам, что это мавзолей, где погребены либо отмечены памятными табличками все сыны Наварры, павшие в гражданской войне. «Ведь это была война братьев, и смерть примирила их». Он даже показывает нам каменный саркофаг с надписью: «Здесь погребены два брата, воевавшие с противоположных сторон».

Но неумолимая память вновь и вновь подсказывает, как и почему погиб миллион испанцев в дни «Крестового похода», о котором напоминает надпись, высеченная на фасаде мавзолея. Хемингуэй хорошо рассказал о тех, по ком звонил колокол, и хотя сегодня ему здесь поставлен памятник, нельзя забыть, что в те трудные годы он был не с генералами Мола и Санхурхо, чьи надгробия стоят в центре наваррского мавзолея, а на «противоположной стороне», как дипломатично выражаются составители эпитафий.

И так повсюду: Гвадаррама, Толедо, Мадрид, — боже мой, конечно же, прежде всего Мадрид! — какой вихрь воспоминаний будоражит в мозгу посещение любого уголка этой страны. Воспоминаний о больших надеждах и горьких разочарованиях; о безграничной храбрости народа, вставшего стеной на пути фашистских интервентов, и о неслыханном варварстве бессердечных гитлеровских летчиков из легиона «Кондор» и чернорубашечников Муссолини, превративших Испанию в опытный военный полигон, в площадку для разминки перед мировой войной; о доблести интернациональных бригад, пришедших на выручку попавшей в злую беду республике, и прежде всего советских добровольцев; о трагедии исхода потерпевшей поражение, но оставшейся непобежденной республики…

Но три десятилетия — это три десятилетия. И как ни остры трагические воспоминания, как ни впечатляющи они, разум все время подсказывает: пойми, подавляющее большинство людей, которых ты встречаешь на улицах, родилось уже после гражданской войны. В тесных средневековых улочках древней Виттории, облепивших, словно пчелиные соты, вершину горы, у подножия которой был разгромлен 21 июня 1813 года сам Наполеон, на бульварах такого же древнего Бургоса, в шумном Мадриде, в старинной Авиле, обнесенной трехкилометровой стеной с восьмьюдесятью шестью башнями, в средневековом Толедо, на площадях которого инквизиторы когда-то жгли заживо еретиков, — всюду нас больше всего поражало обилие детей.

С шумом и гамом они кружились повсюду, как стаи веселых галчат, и, глядя на них, я невольно думал о том, что нет на свете такой силы, которая могла бы намертво остановить могучий и вечный поток жизни. Сколько было на свете крестовых походов, называвшихся так или иначе, сколько плотин разного рода возводилось на пути социального прогресса, но жизнь брала свое. Рано или поздно. Иногда позднее, чем раньше. Иногда прямым, иногда обходным путем. Но все-таки она брала верх.

Да, одно поколение идет на смену другому. Одни проблемы сменяют другие. Национальная катастрофа 1939 года отбросила назад страну, которая вырвалась было далеко вперед по сравнению с ее западноевропейскими соседями. Но трагическая и славная история Испании знавала много страшных страниц. Ее народ привык терпеть и бороться, страдать и побеждать. И главное, он обрел на этом долгом и трудном пути завидное упорство и стойкость.

Мы видели в эти дни разных людей. Сильных и слабых. Бедных и богатых. Угрюмых и веселых. Мы видели роскошь и нищету, которую этот гордый народ не выставляет напоказ, но он ее и не прячет, считая это ниже своего достоинства. В этом отношении ничто не изменилось в сравнении с тем, что увидел в Испании в 1936 году и описал в своем «Испанском дневнике» Михаил Кольцов:

«Вся жизнь напоказ: половина на тротуаре, остальное — через раскрытые окна и двери. Тучи ребятишек ползают по асфальту, играют мусором, дерутся и поют. Хозяйки готовят обед — оливки, бобы и похлебку из бобов на оливковом масле. Картофель дороже, едят его меньше. Мяса едят совсем мало, оно дорого. Вместо него бакалао — треска, привозная, сушеная, часто тухлая. Слишком много алкоголя, — это помимо вина, которое пьют много, все, вплоть до маленьких детей, пьют, как часть обеда; кроме вина, рабочие, толкаясь у стоек баров, рюмками поглощают ядовитые спиртные смеси».

Здесь, на мой взгляд, живут беднее, чем где бы то ни было в Европе, пожалуй, кроме такой же обездоленной Португалии, — американское агентство Ассошиэйтед Пресс сообщало 6 февраля 1969 года, что национальный доход на душу населения в Испании составляет всего лишь 632 доллара. Порой