Долина забвения - Эми Тан

— Мне нравится, что ты такой неудержимо вульгарный, — сказала я. Втайне я подумала о своих юношах: большинство из них просто стонали, один был молчалив и только громко дышал, а другой взывал к Господу.

— И со многими женщинами у тебя вырывались эти слова? — я смотрела на него, чтобы было понятно, что спрашиваю я просто из любопытства, и чтобы он не подумал, что его ответ может вонзиться мне в сердце, словно нож.

— Я не считал. У нас принято, что юноша начинает посещать дома с куртизанками с пятнадцатилетнего возраста. Но я не ходил туда часто. Не настолько часто, как мне бы хотелось. Мужчине нужно ухаживать за куртизанками, дарить им подарки, соревноваться за их благосклонность с другими мужчинами и страдать от разбитого сердца. У меня не было денег. Мой отец меня не баловал.

Он ничего не спросил о моих парнях. Мне стало легче, но мне хотелось, чтобы он чувствовал потребность спросить меня об этом, как я спросила его. Мне хотелось верить, что у него до меня никого не было, что по крайней мере никто не завоевал его сердце.

Следующей ночью я снова поднялась в башенку, и на этот раз мы легче погрузились в волшебство запретной любви. Мы поцеловались, и я закрыла глаза, представляя, что он — китайский император. Но и с закрытыми глазами я видела только его лицо. От его вида меня переполнял восторг. И оставалось все то же острое удовольствие от нарушения табу, от того, что китаец занимался любовью с американкой. Он вошел в меня, прошептав вульгарные слова, и стал повторять их с каждым движением. Мы бездумно растворились друг в друге, став самыми близкими людьми. Он приподнял мои бедра — и я потеряла голову, утратив все чувства, кроме того единственного, что неразрывно нас связывало. Но связь разорвалась. Мы лежали на боку, лицом друг к другу, постепенно успокаиваясь, и так же постепенно вырастала пропасть между нашими расами.

Несмотря на свое обещание не ждать большего, чем несколько дней удовольствия, я не могла отделаться от липкого страха, что скоро я его потеряю. Возможно, лаская мое тело, он тоже думал о неизбежности расставания? Мне хотелось спросить его: «Ты будешь по мне скучать?» И на третью ночь, перед самой поездкой на Фараллоновы острова, я не удержалась. Я задала ему этот вопрос в темноте, чтобы он не видел моего лица, и задержала дыхание, пока он не ответил:

— Я буду очень сильно тосковать по тебе.

У меня из глаз покатились слезы, и я его поцеловала. А потом, когда я дотронулась до его лица, я почувствовала на нем влагу от его слез. По крайней мере, мне хотелось думать, что это его слезы, а не следы от моих. Но я оставила сомнения, когда он снова притянул к себе мои бедра, перекинул мою ногу себе за спину и вошел в меня с еще большим желанием, чем прежде.

И в эту секунду я твердо решила — я отправлюсь в Китай. Мне сразу стало понятно, что это станет ответом на мой духовный голод и жизнь без любви. Я почувствовала себя на вершине эмоций, я даже не думала, что можно испытать такую радость. Смелость переполняла меня, вытеснив все страхи. Наконец-то я могла испытать глубокие, ничем не сдерживаемые чувства. Как я могу закрыть на замок свою душу и вернуться к прежней жизни? Я знала, что решение отправиться в Китай — безумное и опрометчивое, но настала пора рискнуть, и лучше встретиться лицом к лицу с опасностью, чем вернуться в полумертвое существование в безопасности и застое. Как я могла остановиться? Наши тела двигались в унисон, приближаясь к Китаю, к Долине забвения, где чувства будут свободны и где мы сможем скитаться по ней вместе с нашими душами.

@@

Мать наняла экипажи, которые должны были доставить на пристань пассажиров: оперную певицу, ее любовника, мистера Мобера с сестрой, мисс Понд, моих родителей, Лу Шина и меня. Мы взошли на борт корабля с охапками теплых курток и корзинами с едой, альбомами для набросков, мягкими карандашами, красками и путеводителем по островам.

Во время путешествия мать читала нам лекции о морских животных, которых мы могли заметить с борта судна:

— Киты — не рыбы, но разумные млекопитающие, как и мы, — кричала она, чтобы мы услышали ее за порывами свежего ветра, но это было почти невозможно. Куртки, которые большинство из нас взяли с собой, оказались скорее модными, чем удобными и теплыми, кроме теплого мехового пальто мисс Хаффард, в котором она из-за своих габаритов становилась похожа на медведя. Корабль шел против ветра, и тот врезался мне в кожу, пробирая холодом до самых костей. Мистер Мобер, его сестра и мистер Хатчетт с позеленевшими лицами то и дело отбегали к рейлингу. Я же чудесным образом излечилась от морской болезни, несомненно, благодаря пьянящему чувству любви. Мать спустилась в трюм, чтобы принести оттуда толстые одеяла, и мы застыли на борту, будто индейцы, курившие трубки мира, — такие густые клубы пара вырывались из нас в холодный воздух.

Лу Шин и я стояли у рейлинга, делая вид, что выискиваем в волнах китов, но при этом тайком переглядывались. Порой мы замечали морского льва и сразу сообщали остальным, чтобы те знали, как внимательно мы относимся к своим обязанностям. Иногда я притворялась, что теряю равновесие из-за качки, и падала на Лу Шина, который помогал мне удержаться на ногах.

А потом корабль и правда стал качаться сильнее. Нос его поднимался и обрушивался на волны, и все смеялись, будто все это было частью веселого аттракциона. Волны стали выше и сильнее. При каждом ударе я задерживала дыхание. Больше никто не смеялся. Темные тучи закрыли небо, а на горизонте вспыхивали молнии. Ветер усилился и хлестал по лицам, отчего немели щеки. Чайки пропали, и в беспокойном море больше не было видно морских львов. Лу Шин обернул косу вокруг головы и натянул свою круглую шапочку на уши. Сегодня он оделся в западном стиле: в толстую шерстяную куртку и штаны. Я заплела волосы в косу, чтобы походить на него. Ветер растрепал ее, и отдельные пряди падали мне на глаза.

Шкипер что-то прокричал сквозь ветер, после чего раздал нам спасательные жилеты, заверив, что это обычная предосторожность. Корабль снова задрал нос, а потом резко обрушился вниз. Нам посоветовали спуститься в трюм, чтобы нас не накрыло волнами. Мисс Хаффард с любовником первые вняли этому совету, и нам с большим трудом пришлось проталкивать в небольшой проем пышнотелую певицу, когда она, взвизгнув, оступилась на лестнице. Вслед за ней спустились мистер Мобер и его сестра, затем мисс Понд и отец. Мать неохотно последовала за ними. Перед тем как закрыть за собой люк, отец крикнул мне:

— Вы идете?

— Мы переживем эту бурю. Мне кажется, я только что заметила впереди кита.

Вскоре мы с Лу Шином остались единственными пассажирами на палубе. Мы могли открыто улыбаться друг другу. За этот день мы в первый раз остались наедине. Подбородок у меня дрожал, на глаза набегали едкие слезы, и не из-за любви, а из-за резких ударов ветра. Зубы стучали, будто кастаньеты. Я представила, как мы стоим на борту другого судна, которое на следующей неделе отправляется в Шанхай.

— Здесь так красиво. Я бы хотела, чтобы этот корабль домчал нас прямо до Китая, — сказала я.

Он ничего не ответил. Возможно, он понимал, почему я это сказала. Он казался мрачным, непроницаемым, чужим.