Братья. Книга 1. Тайный воин - Мария Семенова

Ветер улыбнулся:

– Дорога зрячая, небось мимо не пробежишь. Сроку тебе даю день туда, день осмотреться, день назад. И ещё один сверху. Потом сам пойду, бавить не стану.

Ворон заторопился:

– Учитель, так и я тоже не стану… Я прямо сейчас побегу, если позволишь!

Когда они вышли из клети во двор, к ним направился ожидавший большак, но вперёд мужа в ноги Ветру бросилась хозяйка:

– Господин источник высокостепенный! Не откажи… для сынка…

Глаза у неё были наплаканы, руки прижимали к груди спешно собранный свёрток. Из-за угла избы выглядывал меньшой.

– Ты, милостивец, дуру-бабу не слушай, – с напускной досадой перебил большак. – У ней одна стряпня на умишке. Благочестный старец дитя отмаливал ради того, чтобы голодом уморить?

Ветер покачал головой, укорил:

– А ты, добрый друг мой, случаем, не забыл, к кому мы моления обращаем? К Матери, о детях радеющей… Ты встань, статёнушка.

Ворон живо шагнул вперёд, поднял хозяйку. Женщина не сдержалась, снова заплакала, уткнулась в его походный кожух. Опёнок осторожно принял у неё свёрток. Дикомыт не снаряжал саночек, нёс лишь кузов с самым необходимым, но отяготит ли молодецкие плечи гостинчик, собранный матерью ненадёжному и любимому сыну?..

Тремилко, так и не успевший рассказать Ворону о здешних забавах, сорвался с места, подскочил.

– Я тебя, огурника! – рявкнул отец, но опять больше для виду.

Отрок сунул в руку дикомыту припасённое нещечко… И скрылся, пока в самом деле за ухо не схватили. Ворон посмотрел, удивился. Он ждал, что сокровищем, назначенным в подарок старшему брату, окажется выигрышливая бабка. Ошибся. В ладони лежала деревянная ворóба. Разножка, коей выводят круги и шагают по начертаниям земель, отмеряя стезю.

Тропка, бравшая начало близ Кутовой Ворги, не обманула. Всего вёрст через двадцать она влилась в другую, пошире. Здесь холод чуть опустил, самые морозные места остались в стороне, позволили сдвинуть меховую харю с лица. Провожая стужу, понемногу завязалась позёмка, лыжни́цу стало переметать, но это было не страшно. Шегардайскую тропку, не иначе как раз на такой случай, прокладывали с немалым умом. Выскочишь на Орлиный бедовник – и даже ночью, как теперь, не промахнёшься мимо Конь-скалы. От неё в любую погоду виден голец Сухая Кость, дальше – холм Столбунок. И в серебряной дымке, у самого небоската – высоченный Горелый нос, после которого дорога спустится на лёд.

Стали попадаться следы, вчерашние и постарше. Значит, не ошибся добрый хозяин. В городе вправду чаяли большого торгового дня.

Ворон увидел свежую полозновицу, через некоторое время услышал голоса и вскоре догнал целую семью. С гружёными санями и упряжкой в восемь собак. Взрослые шли пешком, из поклажи, закутанные до глаз, выглядывали двое детей.

– Мир по дороге, добрые люди, – весело мотнул андархскими патлами Ворон.

– И тебе путь дорожка, сынок, – отозвались походники.

Можно было немного поговорить, но Ворон побежал дальше. Он приучит Шургý к постромкам и вьючку, чтобы сопровождала его, когда он на орудья будет ходить во имя Владычицы. А после…

Слёзы обидных так и будут литься,

Сильные слабых вовсе сокрушат,

Если за правду с именем Царицы

Тайные братья в мир не поспешат!

Лыжи напрочь перестали касаться крепкого наста. Ворон ощутил крылья, воспарил к облакам, вдалеко увидел с высоты всю свою жизнь. Она была простой и понятной.

Кто утеснять надумал безответных,

Через плечо сначала оглянись:

Стайкой теней, во мраке незаметных,

Дети Царицы рядом поднялись!

Кто нарушает древние законы,

Власть обращая подданным во зло,

Тот на суде Царицы непреклонном

В грязь обмакнёт надменное чело!

Когда-нибудь Правосудная даст ему время и укажет дорогу. На север. На Коновой Вен. В родные холмы. В Твёржу. Туда, где по сей день гадают об участи первенца и не ведают, какой гордой и строгой доли удостоился их Сквара. Быть оружной десницей Владычицы! Нести Её волю! Волчий зуб, лисий хвост…

Мама, атя, бабушка… брат Светелко…

И вот уже пронёсся под сильными крыльями туманный клуб Житой Росточи. Мелькнули две ёлки, росшие из одного корня. Широкой белой дорогой распахнулась Светынь… кивнули намёрзшими бородами утёсы правого берега…

Брат упорно виделся Ворону всё тем же «маленьким огнём». Хотя парнище наверняка вымахал косая сажень, удача, ате помощник… небось к Ишутке присватался…

Только бы учитель невредимым вернулся из Шегардая. Тогда всё будет. Всё сбудется.

Понемногу светало. Ворон улыбался встречному ветру, знай прибавлял шагу.

Большое островистое морцо, приютившее столицу Левобережья, называлось Воркун. Землю здесь меньше изломало в Беду, чем окрест Чёрной Пятери или возле Невдахи, но дорога, подходившая к городу с юга, почти вся пропала. У Горелого носа езжалый путь в самом деле сворачивал на застывшие хляби. Однако лёд Воркуна, изобильного ключами, стоял ненадёжно. Поэтому дорога, сколько можно было видеть, пролегала сущими локтями, опасливо перебегала от островка к островку. На перегонах через широкие ворги торчали вехи. От жерди к жерди тянулись верёвки. Вблизи и вдали ползли тёмные пятнышки: поменьше – пешеходы, покрупнее – санки с поклажей. Ворон начал было прикидывать напрямки, но одумался. Морцо незнакомое; ввергнешься в воду, намокнешь – стыдобушки не оберёшься и время драгоценное потеряешь!

Возле берега, там, где дно падало в глубину, во льду была выбита лунка. Ворон подошёл. Заботливо расчищенной проруби придали вид раскрытой ладони, только аршина в полтора шириной. Вода ходила далеко внизу, заплёскивала на гладкие зеленоватые стены. В сторонке торчком, чтобы снегом не заносило, стояла длинная пешня.

Ворон спустил с плеч кузовок, вынул лепёшку, надкусил, разжал пальцы над прорубью.

– Угостись со мной, батюшка Водяной, да уж и пропусти незаказно.

Водица плеснула, желтоватый кружок лепёшки метнулся в сторону и пропал.

Ему сказывали, Шегардай являл себя над закраем необычно, даже чудесно. Приветствуя других путников, уходя вперегон, Ворон жадно вглядывался вперёд, ища туманный горб зеленца. И всё равно Шегардай его обманул, как обманывал многих прежде и после. Взняв на укатанный лоб очередного островка, Опёнок посмотрел вдаль… и увидел, что рассветный небоскат словно истаял. Разобрать, где кончалась ледяная твердь и начиналась розовая небесная мгла, сделалось невозможно. Ворон даже остановился в недоумении. Потом смекнул.

– Ух ты! – в голос вырвалось у него.

Впереди лежал зеленец. До того размазанный и обширный, что взгляд не постигал его целиком, не вычленял из дымки над озером.