Собор. Роман о петербургском зодчем - Ирина Измайлова

Сначала ему в глаза ударило солнце, и он зажмурился от яркого света, потом осторожно приоткрыл веки и замер, оцепенев… Его окружили удивительные существа, которых в первое мгновение он посчитал живыми. Потом он догадался, что они бронзовые и мраморные, но непонятная живость их лиц, их тел и поз продолжала завораживать мальчика.

– Мать честная, Богородица! – прошептал Егорка и даже перекрестился, испытывая одновременно изумление, восторг и испуг.

Он позабыл даже про свой голод и стал бродить между статуями, затаив дыхание, словно боялся, что они могут исчезнуть.

– Ты кто такой? – прозвенел позади него высокий голосок.

Мальчик обернулся. За его спиною, держа в руке наполовину съеденное яблоко, стояла девочка одних с ним лет или чуть помладше, в белом кружевном платье. У нее были большущие круглые черные глаза, круглые щеки, покрытые абрикосовым румянцем, и много-много круглых черных кудряшек, раскиданных по плечам и по спине.

– Ты кто? – повторила девочка.

Егорка растерялся было, но тут же решил не сробеть, принял позу величавой небрежности и представился:

– Демин я. Егор. Рабочего Кондрата Демина сын. А ты кто будешь?

– А я Елена, – сказала девочка просто. – Но если хочешь, можешь звать меня Леной. А ты чего в рубашке ходишь?

Мальчик пожал плечами:

– В чем же ходить, коли штаны мои унес кто-то? А ты вот скажи: знаешь, кто такие эти? – И он указал на статуи.

– Это? – Елена засмеялась. – Они тебе нравятся, да?

– Красивые! – Егорка, как ни солидничал перед нею, не мог скрыть восторга. – Они мраморные, ага?

– Мраморные и бронзовые. Это греческие и римские боги, герои, цари. Этот вот Аполлон, а это его сестра Диана. А этот большой бронзовый – римский император Октавиан Август.

– А это кто, ангел? – Егор указал пальцем на мальчика с крыльями и большим изогнутым луком.

Девочка опять засмеялась, весело тряся кудряшками.

– Тоже скажешь, ангел! Это Купидон. Его римляне звали Амур. Он бог любви. Вот как выстрелит в человека из лука, так тот и влюбится и страдать будет от любви.

– И пускай страдает, коли дурак! – сказал Егорка. – А умный бы не страдал, а взял да женился.

– Ну а если бы она его не полюбила? – лукаво спросила Елена. – Амур же стрелял только в одного человека, а другой его мог и не любить…

Такого оборота Егорушка не ожидал.

– Коли так, худо! – вздохнул он. – Вовсе без мозгов Амур этот… Но все одно красивый. А кто ж их делал всех?

– Скульпторы, – ответила девочка. – Только очень-очень давно. Две тысячи лет назад, а то и больше…

– Ух ты! – не поверил мальчик. – А разве и тогда уже люди были?

– Были и еще раньше. – Кудряшки Елены опять потешно затряслись. – Господь сотворил мир очень давно…

Мальчик смутился. Эта девчонка так много знала, что говорить с ней было страшновато. Но она все равно нравилась Егору.

– Слушай, – помолчав, спросил он, – а ты кто? Дочка барина тутошнего?

– Какого такого барина? – удивилась Елена. – Ах, хозяина дома! He-а, у него нет детей. Я дочь его управляющего, Алексея Васильевича. А ты хоть знаешь, чей это дом?

– Почем мне знать? Поди, графа какого…

– Сам ты граф! Это Августа Августовича дом.

Егорка ахнул:

– Ну?! Главного архитектора нашего?!

– Его. А ты, значит, тот мальчик, который с лесов упал, да?

Он шмыгнул носом:

– Я не падал. Там доски разъехались… А как же это я тут оказался? И что главный скажет, коли меня увидит? Поди-ка орать начнет…

– Дурачок! – возмутилась Елена. – Да он сам тебя сюда и принес. И доктора звал к тебе. А моя матушка и Элиза Эмильевна около тебя сидели, и Варя еще. А я молилась вместе с матушкой, чтоб ты поправился. Вот ты и здоровый теперь.

– Само собой. – Егорка опять зашмыгал носом, стараясь не показать своего смущения. – Значит, вот оно как… Наши мужики про главного говорили, что он строгий, но не злой…

– Он очень добрый! – улыбнулась девочка. – Очень, очень! Мы все его знаешь как любим! Слушай, хочешь доесть мое яблоко? Я больше не хочу.

Егорушка обрадовался этому предложению. Он живо взял у Елены яблоко и доел его.

– Вкусно, – сказал он. – А еще чего поесть нет ли? Брюхо подвело.

Девочка решительно взяла его за руку:

– Пошли. Что же ты сразу не сказал?

Она повела его на кухню, где безо всякого смущения заглянула во все посудины, нашла в одной их них остатки жаркого и решительно вытряхнула его в глиняную миску, которую поставила на стол перед Егором, положив рядом кусок хлеба и вилку.

– Кушай на здоровье и расти большой!

Егорка, который в жизни своей никогда вилки не видел, долго вертел ее в руке, потом положил на стол и спросил:

– А ложки-то нет, что ли?

Елена немного удивилась, однако подала ему ложку и, пока он уплетал жаркое, деликатно отвернувшись, налила ему кружку молока.

Мальчик выпил и молоко, а потом, смутившись, пробормотал:

– А ведь я, кажись, вас вовсе обожрал…

– Нисколько, – покровительственно и величаво сказала Елена.

Но вдруг она увидела нос своего гостя, перепачканный соусом, и, не удержавшись, расхохоталась.

Глядя на нее, Егорушка тоже рассмеялся.

– Ты чего? – спросила она.

– А ты чего?

И они засмеялись еще громче.

Лишь час спустя испуганная Варя, обнаружившая исчезновение больного, отыскала мальчика и девочку во дворе, где они увлеченно играли сцену из рыцарской жизни, сочиненную Еленой. Горничная ласково побранила обоих и отправила Егорку в постель, а Лену к матушке, которая, по ее словам, «доченьки заискалась вовсе».

Вечером, после ужина, принесенного ему все той же Варей, Егорушка вдруг заскучал. Он соскучился без новой знакомой, ему захотелось увидеть ее, а заодно и удивительных мраморных богов. Варя, накормив его ужином, ушла, и Егор решил этим воспользоваться. Как и утром, он встал и прямо в рубашке отправился по уже знакомой дороге к бронзовой лестнице.

В доме было по-прежнему тихо. Мальчик шел медленно, разглядывая красивые стены и двери коридора. Возле одной из дверей, не доходя лестницы, Егор задержался. Дверь была дубовая, и сверху в нее была вставлена чудная картинка: вокруг больших белых и розовых цветов вились птицы, яркие, веселые и ужасно маленькие – они легко помещались в цветках и длинненькими клювами пили из них нектар, все равно как пчелы.