Проклятие демона - Роберт Энтони Сальваторе

— Иначе он не пригласил бы тебя сегодня на прогулку верхом, — сказал герцог Калас уже без всякого сарказма, но с сочувствием.

— Дануб всегда испытывал ко мне дружеские чувства, — ответила Констанция. — Но он меня не любит. И никогда не любил. Он любит память о Вивиане. Он любит…

— Ту женщину, — тихим голосом докончил фразу герцог. — Героиню.

Констанция удивилась, с какой враждебностью Калас произнес это слово. Естественно, сама она тоже не питала дружеских чувств к Джилсепони Виндон. Однако, судя по тону герцога, он просто терпеть не может эту женщину. «Уязвленная гордость», — подумала Констанция. Запомнил, как тогда, в Палмарисе, Джилсепони отвергла его ухаживания!

Новая фраза герцога еще больше удивила Констанцию.

— Если король Дануб найдет свою любовь, тем хуже для королевства.

Констанция с недоумением посмотрела на него.

— Брак между церковью и государством будет знаменовать собой конец света, — сухо произнес Калас.

Придворная дама задумалась.

— Если у тебя на душе такие чувства, хорошо, что тебе хватает ума быть со мной заодно, — сказала она и, коротко рассмеявшись, повернулась, чтобы уйти.

— Жаль, что у тебя нет связей в Вангарде, — прозвучал ей вслед голос Каласа.

Констанция обернулась, заподозрив подвох.

— Тогда бы ты смогла устранить последнюю преграду на пути к достижению цели, — добавил герцог.

Калас поклонился и, усмехнувшись, поспешил удалиться.

Констанция надеялась, что последние слова герцог произнес не всерьез. Тем не менее она не смогла еще раз не вспомнить все то, что предшествовало ее сегодняшней победе. Да, она испытывала некоторое чувство вины, но по сравнению с тем, чего она смогла добиться, это пустяк. Ее усилия служат на благо всему королевству. Итак, через своих детей Констанция добавила в королевскую династию кровь своего рода. Даже если никто из ее сыновей и не взойдет на трон, их дети сохранят право престолонаследия, и это право распространится и на грядущие поколения.

Недалек тот день, когда о Констанции Пемблбери будут вспоминать как о королеве-матери.

Он смотрел на свою любимую и корил себя. Ну зачем он согласился? Чума и так уже прочно обосновалась в Кертинелле. Так нет, Дейнси захотелось съездить в Палмарис навестить друзей. Роджер противился этой поездке как мог.

Впрочем, не совсем так. Он не смог отказать Дейнси, и они отправились в Палмарис… С тех пор не прошло и месяца. Его Дейнси стояла рядом на подкашивающихся ногах. Глаза ее погасли и запали. Весь лоб был покрыт капельками пота, а на теле розовели пятна, окаймленные белыми кружочками. Прежде чем повести ее в Сент-Прешес, Роджер постарался как можно надежнее скрыть эти зримые признаки чумы.

Вместе с тем он понимал, что от монахов ничего не скроешь. Его и Дейнси беспрепятственно пропустили через цветочный кордон, ибо они пришли по приглашению настоятеля Браумина. Но в сторожевом домике Дейнси и Роджера ожидала вторая проверка. Монахи, искусные в использовании камней, отправляли своих духовных двойников и проверяли тело каждого, кто намеревался войти в монастырь.

Они прошли проверку, и теперь им оставалось только ждать.

Минуты тянулись еле-еле. Если бы монахи не распознали, что Дейнси больна, их обоих давно пустили бы внутрь. Нет, братья все знают, и теперь они у настоятеля.

В двери на другом конце узкого коридора распахнулось окошко. В нем появилось мрачное лицо одного из монахов. Роджер знал, что он сейчас услышит.

— Ты можешь войти, а женщине вход воспрещен, — раздался знакомый голос.

— Но эта женщина для меня всё. Понимаешь, брат Кастинагис? — попытался спорить Роджер.

— Она серьезно больна чумой, — послышался ответ, хотя в словах брата Кастинагиса и сквозило сочувствие. — Прости меня, друг, но ей нельзя входить в Сент-Прешес.

— Я хочу поговорить с настоятелем Браумином.

— Тогда проходи.

Роджер взглянул на Дейнси.

— А как же она? — спросил он у монаха.

— Ей нельзя, — вновь повторил Кастинагис. — И в сторожевом домике она тоже не может оставаться. Пусть отойдет за цветочный кордон.

Роджер задумался. Он видел, что творится за цветочным кордоном. Площадь полна больных, а поскольку городская стража попряталась, всем правит беззаконие. Нет, он должен отвести Дейнси в комнатку, которую они наняли в «Костях великана».

— Передай настоятелю Браумину, что я скоро вернусь, — сказал Кастинагису Роджер, понизив голос и не скрывая гнева. — Один.

— Если ты выйдешь за пределы цветочного кордона, тебе придется заново подвергнуться проверке, — отчеканил Кастинагис.

— Но я уйду всего на несколько минут, — упрямился Роджер.

— Для чумы хватит и нескольких секунд, — ответил монах, и окошечко с шумом захлопнулось.

От этого звука у Роджера в сердце что-то оборвалось. Считая себя близким другом настоятеля Браумина, он отчаянно хотел встретить сочувствие, в котором монастырь отказывал другим больным. Он надеялся, что его дружеские отношения с настоятелем помогут спасти Дейнси.

Однако сейчас, еще не повидав Браумина, Роджер уже столкнулся с горькой и жестокой правдой. Он понял: ни Браумин, ни Виссенти и вообще никто из монахов и пальцем не пошевелят, чтобы помочь Дейнси. Болезнь приведет ее туда же, куда приводила и приводит всех остальных.

Роджеру понадобилось немало времени, чтобы увести Дейнси прочь от монастырских стен. За свою жизнь Роджер не раз попадал в безвыходные ситуации. Но даже тогда, когда он, пойманный поври, оказался в руках их главаря — жестокого Коз-козио Бегулне, Роджер не чувствовал себя таким беспомощным, как сейчас.

Паром приближался к палмарисской гавани.

— Теперь редко кто отваживается плыть в Палмарис, — сказал паромщик предводителю довольно странного сообщества людей. Их сутаны по виду напоминали сутаны монахов ордена Абеля, но были черными, с красными капюшонами. — Логово болезни, так нынче зовут Палмарис, — невесело добавил он и закашлялся.

— А ты думаешь, тебе удастся избежать чумы? — зловеще прошептал ему Маркало Де’Уннеро. — Розовая чума — это наказание Господне, а Бог все видит. Если ты грешник, друг мой, чума настигнет тебя, в какую бы нору ты ни пытался скрыться.

Паромщик в ужасе замотал головой и замахал руками.

— Никакой я не грешник! — воскликнул он. — Не хочу тебя слушать!

— Придется! — сказал Де’Уннеро.

Магистр схватил его за фалды грязной одежды и приподнял так, что тот оказался на цыпочках.

— Тебе нигде не спрятаться, друг. Спасение только в покаянии! — громким голосом добавил Де’Уннеро.