Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945 - Электрон Приклонский

4 декабря

Получил сразу двенадцать (!) писем. На все успел ответить: времени после занятий, если не бегать по Загорскам, достаточно. На «объяснительную записку», отправленную Лидии утром с Сашей Ципляевым, ездившим в город, ответа не удостоился.

6 декабря

С Лидой не вижусь четвертый день, терзаюсь, но не могу себя заставить пойти в лавру...

9 декабря

Прошло еще два долгих дня в занятиях и в работе на машине. Уже укомплектованы все экипажи. Креплюсь, всячески убеждая себя, что ничего у нас с Лидой не было и нет и что все это только мое воображение... А Федя Сидоров приносит вдруг, загадочно улыбаясь, записочку. От нее! Лихорадочно собираюсь в Загорск. Случившийся тут Саша Ципляев ради такого дела стянул с себя новенькую теплую офицерскую гимнастерку с привинченным над правым карманом сияющим, позолоченным орденом Отечественной войны, снимать который не разрешил.

Путь до института промелькнул незаметно. Девчата из Лидиной комнаты стали наперебой поздравлять меня с наградой. Благодарю их и обещаю все их поздравления непременно передать Саше. Они разочарованно отошли, а я с бьющимся сердцем стал поглядывать на дверь.

Вскоре в комнату вошла, улыбаясь, Лида, и я быстро поднялся навстречу ей. Мы помирились, хотя мне так и осталось непонятно, из-за чего мы столько времени дулись друг на друга. И каким нужно быть ослом, чтобы слушать Ниловы нападки на Лидию, его ехидную критику, до того придирчивую, что его друг Алексей Петрович Ходосько порою не выдерживал и осаживал этого духа отрицания...

Сидели с Лидою долго, пока не зашли за мной Павел и Федор. Тут же мы условились с девчатами устроить прощальный вечер с танцами завтра: мы вот-вот должны отправиться на фронт.

10 декабря

Вечер состоялся. Явились несколько наших командиров машин и водителей, пришел и мой бывший наводчик. Я представил Дмитрия Салова Лидии. Они земляки-ивановцы, даже из одного района – Родниковского, и Митино село Михайловское недалеко от деревни Скрылово. Возможно, они не просто однофамильцы, а какая-то дальняя родня.

Федина гармошка конечно же с ним. Сыграть, и спеть, и рассмешить он умеет, как никто.

Сегодня мне и без вина хорошо: весь вечер нахожусь рядом с Лидой, говорю и танцую только с нею. Хорошо и все-таки грустно оттого, что через несколько часов мы расстанемся неизвестно на какой срок, может быть, навсегда, хотя эту постылую мысль солдат всегда гонит от себя прочь: невозможно ведь нормальному человеку жить с вечной унылой думой о смерти. А Лида все еще под впечатлением от гибели своего школьного товарища, танкиста, сгоревшего в прошлом году. Он ухаживал за нею до призыва в армию...

Вот «отбой» Юля – «старшина» объявила. Гости расставили по местам девичьи койки, тайком вздыхая при воспоминании о своих жестких нарах, выдвинули в центр комнаты длинный тяжелый стол и обе скамьи и распрощались.

А мы с Лидой после ухода ребят долго еще – с шутливого разрешения «старшины» – «дневалим», но на этот раз для «поста» мы выбрали верхнюю лестничную площадку, чтобы не мерзнуть, как в тот незабываемый для нас обоих вечер.

Как мало, слишком скупо отпускает радости суровое время... И как мы порою не понимаем этого по собственной глупости!

11 декабря

Воротясь в лесную землянку почти под утро, узнаю новость, да еще какую! На мое место прибыл командир машины, а меня снова назначили механиком-водителем: неожиданно заболел Дмитрий Соловьев, его срочно отправили в госпиталь. С удовольствием принимаю третью машину (золотая середина) третьей батареи. Вот здорово! Теперь-то Федька будет рад и прикусит наконец свой язык, с которого нет-нет да и сорвется в адрес «некоторых военных» обвинение чуть ли не в измене славной когорте водителей.

Едва успеваю в землянке ОВС получить полушубок, зимний танкошлем и прочие теплые вещи, как тут же во весь дух пришлось мчаться к машине. На погрузку! Прощай, наша темная землянка! Мы все же попривыкли к тебе...

В 13.30, минуя Птицеград, двинулись напрямик, полями, к станции Загорск боевые машины.

Лида пришла проводить меня. Уже стемнело. Небо все затянулось тучами, началась метель. Мы спрятались от разгульного ветра во дворе какого-то дома в боковой улочке вблизи вокзала: отсюда хорошо были слышны визгливые свистки маневрового паровоза, таскавшего взад и вперед по станционным путям платформы и теплушки. Сквозь неплотно прикрытые ставни окна, под которым мы стояли, пробивалась полоска света. На щеках девушки блестели не то слезы, не то тающие снежинки. Молча осушаю эти капельки поцелуями, чутко прислушиваясь к тому, что происходит на погрузочной платформе. Это было ужасное прощание...

Мне показалось вдруг, что она торопится обратно. «Зачем?» – обожгла ревнивая мысль. И сдуру спросил. Лида, подняв большие глаза, насмешливо взглянула мне в лицо и серьезным голосом отвечала, что спешит на свидание. Холодея, сжимаю ее руки:

– Скажи, что шутишь... Сейчас же, слышишь?

– Да, то есть нет... Меня в самом деле ждет... Иван Петрович.

Кто это – я спросить не успел: в этот момент раздался пронзительный паровозный крик, громко залязгали буферные тарелки, и стали одна за другой взрезывать моторами машины 1-й батареи: она приступила к погрузке. Пора было уходить.

В последний раз с отчаянием прижимаю девушку к груди и крепко целую в переставшие улыбаться губы. Поцелуй показался мне горьким... Легонько отстраняю ее:

– Иди! Меня тоже... ждут. До свидания!..

12 декабря

Уехали наконец.

20 декабря

Нас везут в Бельск. На ходу поезда готовимся к заводке. Во время возни на ветру и морозе пересекли так называемую «линию Керзона».

В Бельске сгрузились под вечер и сделали ночной марш свыше сорока километров. Шли без фар. Нил в темноте, когда влетел на каменный мостик, более узкий, чем само шоссе, проскочил правой гусеницей по воздуху. Самоходка свалилась с моста и легла на правый борт, но ничего страшного не стряслось, только заряжающему стукнуло по пояснице трехпудовым бронебойным снарядом, выпавшим из левой боеукладки. По счастью, насыпь в этом месте невысокая. Эх, как бы пригодились на Ниловой машине в эту ночь мои глаза!

Глухой ночью, пасмурной, беззвездной, колонна наша втянулась в лес. Спать улеглись в машинах, как кто сумел.

Полулежа на своем сиденье, с наслаждением протягиваю ноги к трубе балансира. Глаза слипаются. Машина укутана от башни до опорных катков брезентом, разожжены оба керогаза. В башне от них больше копоти, чем тепла, но зато они помогают сохранить плюсовую температуру охлаждающей жидкости. Одну из дверок в моторной перегородке мы сняли, и от горячего двигателя приятно веет в спину теплом. Разрешено отдыхать четверым из пяти. В полусне слышу вдруг нежное: «тиньк-теньк». Настораживаюсь: что такое? Чуть поворачиваю голову и сквозь посапывание Костылева опять улавливаю где-то в глубине моторного отделения тихое мелодичное позванивание: «тин-ньк». Однако сразу и успокаиваюсь: это потрескивают дюритовые прокладки под головками остывающих блоков цилиндров. Ничего страшного. И уютно, как в родном доме... Можно спать. 246 часов вождения.