Ангелочек. Время любить - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Какая ты красивая! — вполголоса сказал Гильем. — Такая элегантная! Настоящая светская дама. Итак, ты выходишь замуж за Жозефа де Беснака. Мне сообщили. Новости разлетаются быстро. По крайней мере, о тебе я все знаю. Ты не собираешься выходить замуж за калеку. Но даже если бы я был здоров, ты предпочла бы его. Знаешь, я не сержусь на тебя! Я, будучи пленником этого средства передвижения, все обдумал. Ты заслуживаешь красивой фамилии и жизни в достатке. Когда искренне любишь человека, ты желаешь ему самого лучшего. Я хотел сказать тебе это в лицо, Анжелина.

— Гильем, прошу тебя! — запротестовала Анжелина. — Ты причиняешь мне боль. Если бы ты знал, как я страстно молила Бога о твоем выздоровлении, как я плакала, увидев тебя лежащим на мостовой! Но я благодарна тебе. Я никогда не забуду это объяснение в любви. Если бы этот несчастный случай произошел три года назад, в то время, когда ты был для меня всем, я бы связала свою жизнь с твоей, ухаживала бы за тобой, лелеяла бы тебя. Но судьба тасует колоду по своему усмотрению. Она решила иначе. Я счастлива. И я умоляю тебя не впадать в отчаяние. У твоих сыновей должен быть отец, которого они уважали бы. Даже сидя в этом кресле, ты можешь воспитывать их, учить их читать, следить за их играми. У тебя есть сиделка, как мне сказала твоя невестка. В хорошую погоду она может вывозить тебя в сад. Ты будешь гулять с детьми, показывать им цветы, бабочек, птичек…

По щекам Анжелины текли слезы сострадания. Гильем протянул руку и вытер их.

— Как странно! — сказал он. — У тебя на руках Эжен так спокойно спит. Обычно даже мне слышно, как он кричит, хотя чаще всего находится с кормилицей на втором этаже.

— Я хотела поговорить с тобой именно о нем. Это очень слабенький ребенок. Тем не менее он отчаянно цепляется за жизнь. Разумеется, он не наслаждается ею, но он энергично выражает свое недовольство. Гильем, мне кажется, ему не хватает любви, привязанности. Клеманс утверждает, что им никто не хочет заниматься. А вот ты, ты мог бы.

— Я?

— Да, ведь у тебя много свободного времени. Давай ему соску, держи на коленях или качай его колыбельку, говори с ним, люби его, поскольку мать им не интересуется.

— Послушай, Анжелина, за кого ты меня принимаешь? — проворчал Гильем. — Виданное ли это дело, чтобы мужчина изображал из себя кормилицу? Мало того, что я прикован к позорному столбу, так я еще должен кривляться, выставляя себя на посмешище?

— С каких это пор спасение сына стало кривлянием? Я думаю, это разумнее, чем приставать к Николь.

— Приставать к Николь? Кто тебе сказал эту чушь?

— А ты как думаешь?

— Моя дорогая невестка, пользующаяся абсолютной властью в этом доме. Нам была нужна разумная женщина, способная заменить мою мать. Да, Николь дарит мне ласки, и я ею доволен. Я даже нахожу в этом утешение. Леонора избегает меня? Бежит от меня? Тем лучше. Мне невыносимо ее видеть.

С этими словами Гильем налил чай в две чашки, стоявшие на круглом столике, и пододвинул к себе медный поднос, на котором лежал курительный прибор, также медный.

— Будешь ли ты делать то, о чем я тебя прошу, — продолжала Анжелина, — чтобы этот на самом деле очень спокойный ребенок почувствовал человеческое тепло? Я убедилась, что он спокойный, видя, как кормилица кормит его грудью. В остальное время он, как я полагаю, лежит в колыбельке?

— Наверно, — ответил Гильем, набивая трубку.

— Я не знала, что ты куришь.

— Я пристрастился к табаку на островах. Мой тесть дарил мне дорогие сигары, а вот кузен Леоноры курил гашиш. Я попробовал и мне понравилось. Я привез гашиш с собой. Он вызывает приятные, поразительные ощущения. Поэт Бодлер был большим любителем гашиша и воспел его достоинства в одном из своих произведений, в «Искусственном раю». Он умер в Париже лет тринадцать назад вследствие разгульной жизни. Но вот что забавно: в юности он тоже жил на Реюньоне.

— Не вижу ничего забавного, — резко сказала Анжелина. — Боже мой, Гильем, ты стал наркоманом! Нам рассказывали о последствиях курения гашиша, когда я училась в Тулузе. Теперь я понимаю, почему после своего возвращения ты показался мне другим, экзальтированным, нервным, болезненно обидчивым. И еще этот странный взгляд и красные глаза.

— Согласись, я имею право бороться с приступами ярости и как-то компенсировать боль от осознания своего нового статуса калеки. Я уже не пью, хотя другие на моем месте пили бы.

— Нет, ты не имеешь права опускаться! Подумай о своих сыновьях. О Бастьене, которого ты обожаешь и который отвечает тебе взаимностью, по словам Клеманс. И об Эжене, отвергнутом всей вашей семьей. Умоляю тебя, Гильем, я не знаю, как ты переносишь этот опасный наркотик, но избавься от своих запасов!

— Я курю только по вечерам, — уставшим голосом сказал Гильем.

Разъяренная Анжелина встала и положила Эжена его отцу на колени. Потом она вырвала изо рта Гильема трубку и бросила ее на столик.

— Мне лучше уйти, Гильем! Ты был честен, мне не в чем тебя упрекнуть. Но только я чувствую себя неуютно в вашем прекрасном мануарии. У меня такое чувство, что здесь все прогнило, погрязло в пороках. Твоя невестка озлоблена, няня хмуро на меня смотрит, несчастная кормилица выглядит потерянной. Что касается твоей супруги, то мне интересно знать, где она прячется, когда ты спишь с одной из служанок. Я нуждаюсь в свежем воздухе и общении с простыми людьми. Прощай. Но, главное, не забывай моих советов относительно малыша.

— Прощай, Анжелина! Возвращайся, когда захочешь. Ты даже не допила чай. Не можешь ли ты попросить Клеманс, которая наверняка подслушивала, стоя за дверью, прийти и забрать Эжена?

Гильем неумело держал малыша на руках. Доведенная до отчаяния, Анжелина взяла Эжена и решительно направилась к двери. Выйдя в коридор, она сразу же увидела Клеманс, притворявшуюся, будто вешает шляпу на вешалку.

— Проводите меня в комнату Леоноры, прошу вас! — сухо сказала Анжелина.

— Но… Анжелина…

— Никаких «но»! Я должна с ней поговорить.

— Учитывая все обстоятельства, жена моего деверя откажется говорить с вами.

— В конце концов, я не нуждаюсь в вашей помощи. Я знаю дорогу.

Анжелина устремилась к лестнице и стала быстро подниматься по ступенькам. Она полагала, что супруга Гильема по-прежнему занимает ту же самую комнату на втором этаже, справа по коридору. Возмущенная признаниями своего бывшего любовника, Анжелина забыла о правилах приличия и всяческих политесах. Сжав руку в кулак, она постучала в дверь.

— Кто там? Я не хочу, чтобы меня беспокоили! — раздался резкий голос.

Анжелина повернула ручку. Дверь не была закрыта на ключ, и она буквально ворвалась в комнату. Леонора лежала на кровати в розовой атласной ночной рубашке. Ее белокурые волосы рассыпались по подушке.

— Вы? — крикнула она. — Как вы осмелились сюда войти? И что вы сделали с моим ребенком?