Тени Лордэна - Алессандр Рюкко

от них улизнуть и затеряться среди дворов, но пара брошенных камней в меня всё же угодили, оставив болезненные ссадины.

И вот только после этих событий до меня стало доходить, что брату так и не удалось найти хоть какую-нибудь паршивую, но честную работёнку, и от безнадёги он связался с дурными людьми, для которых он был всего лишь никчёмной пешкой, которую в случае чего не жалко было пустить в расход. Я бы мог догадаться об этом и раньше, по вечным синякам, скрытности и отсутствию запахов, которыми бы непременно пропитались его волосы, руки и одежда в пахучей мастерской, но я сам, по детской наивности, не хотел верить в то, что мой брат ступил на тёмную дорожку. Он был для меня семьёй, которую я любил, и героем, на которого я смотрел с обожанием и благоговением.

Зато все обитатели приюта сделали вид, что он никогда не жил с ними под одной крышей. Думаю, что после его исчезновения старуха, эта божия женщина, вздохнула с облегчением. Одно дело читать заученные проповеди послушным детишкам, и совсем другое вернуть на праведный путь преступника, потерявшего веру в людей, надежду на высшую справедливость, взявшего судьбу в свои собственные руки и объявившего войну всему и вся. Нет, она опасалась не за его душу, а за свою репутацию, на которую он бы непременно отбросил длинную тень. Я же был братом мерзавца, изгоем, чьё присутствие терпели и считали это за большую милость с их стороны. Вот тогда я остался один, без семьи и без друзей; один-одинёшенек в неприветливом и холодном мире. Эх…

И вот же странное дело, после исчезновения брата один день стал для меня длиной в неделю, но при том не успел я моргнуть, как весна сменилась осенью, миновав лето. Каждый миг обернулся нескончаемой бренностью, которую я тут же и забывал. Не знаю, сколько ещё бы я вот так бесцельно и бесчувственно прозябал, но в один промозглый вечер, когда я стоял возле угла дома с протянутой рукой, у меня более не было воли и сил, чтобы петь или плясать, так что подавали мне редко и мало, в меня врезался рослый жирдяй. Он был пьян, и его до такой степени шатало и вело, что ему приходилось постоянно опираться о стены, чтобы не свалиться рожей в грязь. Он обозвал меня «Fretzig Vloder», грязный сучонок, и щедро плюнул в лицо. Можешь считать меня сумасшедшим еретиком, но я точно знаю, что тот плевок был не от человека, а посланием от Высших Сил, и с тех пор я никогда более не возносил хвалы и не приносил жертв ни Старшей Звезде, ни иным Богам, по крайней мере искренне, а не для вида. Они сказали мне своё веское слово, и я покорно принял их волю.

С земли я поднялся уже новым человеком и пошёл следом за тем пьяным увальнем. Тем вечером я был не единственным, кто получил от него порцию любезностей, и, конечно же, он выбирал людей поменьше и похилее себя самого, как и подобает всякому тщеславному ин нахальному ублюдку. И вот, когда он тряс за грудки очередного нищего бедолагу, я подкрался к нему, залез своей маленькой и тонкой ручонкой в его карман, нащупал мешочек с деньгами и слинял. Моей первой добычей стала горстка пфеннигов, да пара грошей, остальное он, по всей видимости, успел пропить до нашей судьбоносной встречи, но, даже и так, то был несомненный успех! Я до сих пор немного жалею, что мне не довелось полюбоваться тем, как исказилась его противная харя, когда он обнаружил пропажу. Наверняка он пришёл в бешенство, ха! И знаешь, что я сделал с теми деньгами? Пошёл в кабак и проел всё до последней монетки, ни разу не подумав оставить хоть что-то на следующий день. Укради или умри — три слова, ставшие моим нерушимым девизом и моей сердечной молитвой.

И каждый день я выходил на охоту, шнырял по тёмным улочками, сновал вокруг пивнушек, выискивал беспечных и бестолковых. У таких людей никогда не было много денег, но на них я смог набить руку и приобрести то спокойствие ума и твёрдость воли, без которых в более серьёзных делах ты непременно оплошаешь. Впрочем, даже с теми простачками не всё и не всегда выходило гладко; разок-другой меня ловили за руку и начинали нещадно лупить, но от пьяных куда проще удрать, да и вряд ли винные туманы в голове позволят им тебя запомнить. Зимой воровские дела шли довольно туго; в холодные ночи люди предпочитают ютиться у тёплых очагов, а те, кто всё же высовывается на улицу, закутываются в три слоя одежд, так что и не поймешь, где у них там припрятано добро. Затем наступила весна, и я, малость осмелев, стал уже при свете дня и в присутствии толпы залезать в карманы людей на базарах и площадях, а заодно и подворовывать фрукты и овощи в лавках. Несомненно, что это был существенный шаг вперёд по лихой воровской дорожке, но за ним меня ожидал выбор: останусь ли я простым карманником, покуда я не ошибусь и мне не отрубят руку в назидание остальным, или же я решусь стать кем-то бо́льшим и погружусь в недра преступного мира. Попасть туда ой как нелегко, и мне нужен был учитель, который бы провёл меня по этой узкой горной тропе, не дав свалиться в голодную пропасть. Вот где-где, а в этом деле госпожа Удача соизволила улыбнуться мне во всю ширину своего коварного оскала.

В тот солнечный и пригожий денёк я обыденно бродил по улицам в поисках подходящего простофили, когда на главной площади города я заприметил толпу людей. Собрались они отнюдь не просто так, а чтобы лицезреть представление труппы странствующих циркачей, создавших некое подобие сцены перед своим высоким вагона. Такие поглощённые зрелищами сборища людей — лакомый кусочек для умельцев-щипачей, и я, недолго думая, влился в ряды завороженных горожан. Пока они под звуки лютни пристально и самозабвенно следили за летавшими по вытянутым кругам шарами жонглёра и поражались ловким трюкам пары акробатов в красных колготах, я тщательнейшим образом исследовал внутренности их карманов. Я успел состричь с них пару-тройку серебряных гульденов мелочью, прежде чем на входе в нутро очередного камзола моя рука столкнулась с ещё одной. Ах, если бы это была хозяйская рука, то я бы знал, что мне делать, но та клешня принадлежала такому же воришке, как и я сам, разве