Без помощи вашей - Роман Евгеньевич Суржиков

на площадь вместился.

— Вот, — кивнул Хармон, — значит, бывал. А теперь припомни все иконы Праматери Агаты, какие ты видел. Хорошо припомни, поставь перед глазами.

Джоакин сощурился, закатил зрачки:

— Ага…

— Выбери из них самую красивую.

— Пожалуй, та, что в Первой Зиме… — тут Джоакин смекнул, куда клонит торговец, и широко раскрыл глаза: — Хотите сказать, Аланис красива, как эта икона?

— Неа, — мотнул головой Хармон, дал парню время скривиться от разочарования и добавил: — Леди Аланис намного краше иконы.

— Правда?

— Стану я тебе врать!

— А… насколько краше?

— Настолько же роза красивей одуванчика.

Джоакин мечтательно закатил глаза и облизнул губы. Хармон ухмыльнулся:

— На эту дамочку, знаешь ли, немалый спрос. Среди тех, кто посвящал ей поединки, были и графские сыновья, и герцогские, и военачальники, и гвардейские капитаны. Все первородные, на каждом золота сверкало больше, чем в петушином хвосте — перьев.

— Но победил их всех простой рыцарь! — вставил Джоакин.

— На ристалище-то победил, а вот за герцогским столом ему не позавидуешь. Наверняка, сник бедный сир Лорен среди этой братии. Кошачью шкурку не продашь за песцовую, верно я говорю?

Джоакин нахмурился и тихо буркнул в ответ:

— Благородство сердца важнее титулов.

Хармон не стал спорить.

Позже они тогда пили эль в трактире у Торгового Тракта, очаг пылал огнем, а в закрытые ставни барабанил дождь. Хармон обронил между делом:

— Хорошо бы к концу июля наведаться в Фаунтерру…

— Зачем, хозяин? — испуганно спросил Вихорь. Он питал благоговейный ужас перед большими городами, а в имперской столице и вовсе никогда не бывал.

— Летние игры будут. В последний день игр император хочет объявить, кого он выбрал в невесты. И, понятное дело, кого бы он ни выбрал, в любом случае праздник будет — не горюй! Помолвка владыки не каждый год случается.

— Да, я тоже слышала об этом! — подхватила Полли. — Говорят, есть три претендентки, одну из них император осчастливит.

— А что за девицы? Богачки, небось? — полюбопытствовала Луиза. — Хоть чем-то хороши, кроме богатства?

Хармон перехватил инициативу и ответил сам:

— Самая кроткая и милая среди них — Валери из Южного Пути, племянница здешнего правителя. Самая родовитая — Бекка из Литленда, она к тому же чемпионка-наездница. А красивейшая и богатейшая — конечно, Аланис Альмера.

Джоакин встрепенулся и внезапно проявил интерес к разговору:

— Леди Аланис сватается к императору? Тогда он, наверняка, ее и выберет! Кто может с нею сравниться!..

Отец Аланис — герцог Айден — первый советник двух императоров, так что, надо полагать, брак Адриана с Аланис — вопрос уже решенный. Однако вслух Хармон сказал другое:

— Ну, вовсе не точно, что ее.

— Почему же? Неужели две другие лучше?

— Не лучше, но владыка сомневается, брать ли в жены девицу, которой служат едва ли не больше мечей, чем ему самому.

— Войско Альмеры так сильно?

— Говорят, может поспорить с Ориджином.

Джоакин мечтательно закатил глаза.

Хармон не забывал и подначивать.

Раз увидал, как молодой воин мечет кинжал в дерево. С десяти шагов, с пятнадцати, с двадцати — клинок снова и снова бойко вонзался в кору. Сара хлопала в ладоши, Вихренок просил научить, Полли отчаянно предложила подержать яблоко. Хармон же, увидав это действо, ехидно хохотнул:

— Это в каком же замке тебя научили так над клинком издеваться? Раздобыл дворянскую вещицу, а орудуешь ею как разбойник с большой дороги. Кто же мечет искровый кинжал? Немудрено, что очи вылетели!

— Он такой и был, без очей, — процедил Джоакин. — Раздобуду деньги — куплю новые.

— Да я не про очи, — фыркнул Хармон, — а про тебя. Ты, конечно, ловкий воин, но дикий, как варвар. Благородные тебя на смех поднимут, коли среди них окажешься.

Джоакин пометал еще немного, чтобы не показать, как его задела насмешка, но больше это занятие не повторял.

На одной переправе путникам довелось долго ждать парома. Полли с Луизой хлопотали над стряпней, Джоакин маялся безделием. Хармон отозвал его в сторонку и попросил:

— Почитай про бал. Мои глаза уже не те, трудно печатные буквы разбирать.

— Про бал?.. — удивился воин. — Так вам же неинтересно!

— Это тогда, на судне, неинтересно было. А теперь уж две недели, как из последнего города уехали. Изголодался по новостям. Пусть и про бал, а все равно развлечение.

Джоакин извлек драгоценную страницу, осторожно развернул и принялся читать.

Понятное дело, шла речь о том, какой шикарный и богатый прием устроил владыка Адриан, что за расчудесная знать собралась, какие все были красивые и благородные… Вельможи — большие любители похвалиться друг перед другом. Хармона вовсе не интересовала заметка. Цель была в другом: заставить Джоакина лишний раз перечесть лестное описание леди Аланис. Причем вслух, чтобы парень сам себе проговорил все эти витиеватые красивости. Джоакин действительно увлекся: стоило ему добраться до упоминания леди Альмера, как глаза загорелись, голос наполнился вдохновением. Однако, читал он, как и прежде, скверно: спотыкался о слова, в которых имелось больше семи букв, и с трудом, в два-три захода, преодолевал их. Слово «нас… след… ница» в итоге покорилось ему, «перв… воро… вород… родная» составила серьезное препятствие, а эпитет «неприз… непервз… неперевез… проклятье какое-то!.. непревзведенная!» поверг молодого воина в смятение, близкое к панике. Хармон расхохотался.

— Слышала бы леди Аланис, как изящно ты о ней читаешь!

— Читайте сами, — обиделся Джоакин, спрятал страницу в карман и ушел.

Полли цвела и благоухала, словно майская сирень. Ее радовало все вокруг. Солнце было нежным, дождь — уютным, луна — мечтательной, Звезда — по-особому прекрасной. Дорога шла гладко, еда выходила — пальчики оближешь. Полли радовалась новым местам, встречным людям на тракте, улыбалась путникам и желала счастливой дороги. В полнейший восторг ее привела кобыла. Хармон отдал Полли до поры одну из трофейных лошадей, отнятых у своры сира Вомака. Прочих он собирался продать в Солтауне, а самую красивую — игреневую, с белыми отметинами на ногах — решил приберечь и позволил девушке ездить на ней. Вскоре, правда, пожалел об этом: Джоакин продолжил свои уроки верховой езды, Полли быстро училась, и вскоре парочка, оседлав коней, уже по полдня пропадала в полях, далеко обогнав остальной обоз. Возвращались они неизменно счастливые, перехихикиваясь, щеки парня розовели, у Полли сияли глаза. Спрашивается, какой толк