Карабах – горы зовут нас - Эльбрус Иззят оглы Оруджев

Старший радист на командном пункте называл позывные подразделений и частей и протягивал трубку. Полковник спокойно выслушивал доклады командиров с переднего края, быстро нанося на карту изменения в обстановке, отдавал указания и чувствовал, как тело напрягается после каждого звонка.

С каждой минутой полковник обретал то состояние спокойствия, когда его опыт и знания решают сотни вопросов и подсказывают ему верные решения, а сам он превращался в машину, которую собрали и сделали только для того, чтобы она могла вести боевые действия. Сидящий рядом с ним помощник начальника связи бригады, старший лейтенант Нурятдин, поражался тому, как полковник, не глядя на карту, только бегло бросив взгляд на нее, точно называет координаты целей, которые необходимо поразить. Как по памяти называет номера высот, маршруты выдвижения, по памяти называет зашифрованные команды. Радист, забрав трубку рации, тут же подавал другую, коротко докладывая: — «115» на линии, начальник артиллерии 157 полка, а затем:

— «Тайфун» — командир 772 батальона, Хикмят Мирзоев.

Вдруг, протянутая трубка рации в руках Нурятдина мелко задрожала, глаза его расширились, и казалось, что они вот— вот выскочат из орбит.

— Что случилось, — полковник поднял на офицера глаза. Тот хватал воздух ртом, но звука не было слышно.

— Первый, самый «Первый» на проводе, — наконец-то сумел он вымолвить. Полковник не сразу понял, о ком говорит старший лейтенант, но когда он забрал из его рук протянутую трубку рации, она была совсем мокрая, будто ее держали в воде. Только тогда он сообразил, что на линии связи может быть Президент Республики.

Осознав это, полковник невольно вскочил со своего места и вытянулся в струнку. Осторожно поднес трубку к уху. Секунду подождав, волнующим голосом представился.

Голос, роднее и теплее которого для всего азербайджанского народа не было, просил соединить его с командующим фронтом. Полковник чуть громче еще раз представился.

— Доложите обстановку и какие меры вы собираетесь предпринять, — приказал Верховный, да так, что все утреннее напряжение сковывающее тело и сознание полковника, тут же отлегло перед спокойным голосом Президента.

— В 6.15 часов 9 апреля, противник начал огневое воздействие на обороняющиеся части по всей линии фронта. В 8. часов 20 минут перешел в наступление по трем расходящимся оперативным направлениям из района Агдере к Тер-тер, а также западнее города с направления Мадагиз-Талыш, Умудлу— Гюлистан.

На главном направлении противник ввел в бой до 2500 тысяч солдат из состава 83 отдельной мотострелковой бригады и до 1500 человек Степанакертского штурмового и Шушинского мотострелкового полков, до 35 единиц бронетехники, в том числе 17 танков. Наступление противника поддерживают до трех дивизионов ствольной и двух дивизионов реактивной артиллерии. На данный момент, несмотря на использование фактора внезапности, армянским войскам не удалось добиться расчленения боевых порядков обороняющихся 703, 130 бригад и 157 горного полка. На стыке с Агдамской группировкой, противнику удалось незначительно продвинуться вперед и захватить населенный пункт Гюлюджа, — он перевел дыхание, смахивая капли пота со лба.

Президент молчал, а полковник не смел, переспросить, стоял с трубкой в руках вытянутый по стойке «смирно».

С улицы раздался оглушительный разрыв артиллерийского снаряда, от которого вырвались из стен рамы окон. С треском вылетела входная дверь, пролетев через всю комнату, плашмя ударилась в противоположную стенку. Ударная волна, ворвавшись в комнату, разбросала всех радистов по углам. Осколок оконного стекла врезался в руку полковника, державшего трубку рации.

Кровь, мгновенно пропитала рукав гимнастерки, стала каплями падать на пол. Полковник, не обращая внимания на боль, по-прежнему стоял, прижимая трубку рации к уху. Когда раздался разрыв, он невольно вздрогнул и по привычке пригнулся, но то ли инстинкт, то ли глубокая вера во всемогущество Президента, заставила его остаться на месте. Через шум и треск в наушниках, он услышал вопрос Верховного Главнокомандующего;

— Что там у вас происходит?

— Просто нас бомбят, господин Президент, — облизав высохшие губы, доложил полковник.

— Как бомбят, вы, что на переднем крае?

— Нет, так война же господин Президент. В трубке снова наступила пауза. Казалось, что связь прервалась, но полковник по-прежнему не мог позволить себе положить трубку рации, молчал.

— Я надеюсь на вас, верю в мужество людей, передайте мои слова вашим офицерам и солдатам. Докладывайте мне обстановку каждые два часа. В случаи прорыва противника, немедленно — услышал он распоряжение Президент и только после этого положил трубку.

Вздох облегчения прошелся по всему телу. Полковник хотел присесть, но стула под ним не оказалось, его отбросило ударной волной, не удержавшись на ногах, он рухнул на пол. Старший лейтенант, не дав полковнику опомниться, протянул трубку рации, — Имаят, 2-ой Тертеровский батальон, кажется, они отступают.

Услышав слово «отступают» полковник рванулся вперед всем телом, подскочил и буквально выхватил их рук радиста трубку. Пока слушал комбата, параллельно приказал вызвать Рафика Гусейнова, начальника артиллерии 703-й бригады.

Бои принимали ожесточенный характер. Отовсюду сыпались доклады, просьбы, мольба о помощи, но полковник крепко держал нити боя в своих руках и умело управлял войсками. Слушая эфир, звуки боя, прекрасно ориентировался в обстановке, не позволяя никому сбить его с этого ритма.

Все смешалось в едино — доклады о первых погибших, о первых раненых, кровь, слезы, просьбы, но ясно было одно, первый день, самый тяжелый день, войска выдержали с честью, не позволив противнику прорвать передний край обороны.

После полудня, накал боя постепенно стал стихать. Противник, огрызаясь, медленно откатывался на свои позиции, понимая, что с ходу прорвать линию обороны им не удалось и теперь придется решать, как быть дальше.

Смеркалось. Вершины гор окрасились заревом заката, будто там начинался лесной пожар. В отблеске заката полковник, впервые оглядел комнату. По всюду валялись осколки битого стекла, штукатурки. Перекошенная книжная полка, навалилась на стену, рассыпав по всюду книги по полу. Легкий ветерок шелестел страницами книг, пытался загнать в угол, упавшую со стены и порванную репродукцию знаменитой картины Шишкина «Утро в сосновом бору».

Он устало откинулся на спинку стула, стал разворачивать бинты, повязанные неумелой рукой солдата-радиста, поверх рукава гимнастерки. Бинты слиплись, и было больно отдирать их, но он, стиснув зубы, продолжал разматывать запекшийся клубок. Откуда-то принесли и зажгли настольную лампу.

С шумом в комнату, вошел начальник госпиталя полковник Курбанов, за ним сухощавый капитан с медицинской сумкой через плечо. Осторожно ступая по разбитым стеклам, они подошли к столу.

— Наверно Нурятдин вызвал, — догадался полковник, так как тот несколько раз просил об этом, но всегда получал отрицательный ответ. И вот улучив минуту, вызвал медиков.

— Это, что же такое вы допускаете, господин командующий, —