Том 3. Русская поэзия - Михаил Леонович Гаспаров

годах на Капри, где встречался с Горьким), современникам запомнился не столько стихами, сколько обликом и смертью, а потомками был прочно забыт. «Аристократизм природы при демократизме мечты», — писал о нем П. Пильский. В ранних стихах Лозины-Лозинского («Противоречия», три брошюры, СПб., 1912, под псевдонимом Я. Любяр) сквозь неизбежную брюсовскую выучку просвечивает увлечение немодными Гюго, Беранже, Гейне; один из немногих в свое время он пишет стихи (сочувственные!) о Парижской коммуне. Свой оригинальный стиль с мрачновато-развязной бравадой он выработал лишь в последние годы недолгой жизни. Его хвалили Гумилев и Ахматова, печатала в «Рудине» Л. Рейснер, но как в жизни его сознательно выбранным уделом было «Одиночество» (книжка очерков, Пг., 1916), так и в поэзии он, по существу, оставался «вне групп» (сборники «Тротуар» и «Благочестивые путешествия», Пг., 1916). Внешне обаятельный и ироничный, он был глубоким меланхоликом, в 19 лет лишился ноги и ходил на протезе, три раза покушался на самоубийство; в последний раз, приняв морфий и раскрыв Верлена, вел записи о предсмертном самочувствии до последней минуты сознания.

Всеволод Курдюмов (1892–1956)

Всеволод Валерьянович Курдюмов причислял себя к «поэтической школе» Кузмина; действительно, он примерно так же вульгаризировал поэтику Кузмина, как, например, Северянин поэтику Бальмонта. Салонная эротика, бытовые реалии («переулок Эртелев» в рифме), сложные стиховые эксперименты в сочетании с языковыми небрежностями, вряд ли даже нарочитыми, — постоянные черты его поэзии. «Бесшабашный эстетический снобизм», — отзывался Гумилев о его программной книжке «Пудреное сердце» (СПб., 1913). «Пудреному сердцу» предшествовал сборник «Азра» (1911, заглавие из Гейне), а следовали за ним малотиражные, не для продажи, брошюры «Ламентации мои» (1914), «Свет двух свечей», «Зимою зори», «Прошлогодняя синева» (1915). От псевдокузминской игривой безмятежности автор постепенно двигался к неврастенической резкости, в последнем из приводимых стихотворений[154] слышно влияние даже «Конца клерка» Т. Чурилина. Сын профессора путей сообщения, Всеволод Курдюмов учился филологии в Петербурге и Мюнхене, в 1916–1924 годах служил в царской и затем Красной армии, с 1922 года писал агитационные пьесы и рассказы и до последних лет работал преимущественно драматургом (в частности, для кукольного театра).

Владимир Маккавейский (1893–1920)

Владимир Николаевич Маккавейский был малоизвестен при жизни, потому что жил не в столицах, а в Киеве, и остался неизвестен после ранней смерти, потому что умер в Белой армии. Эренбург, знавший его в 1919 году, писал, что он играл роль «киевского Вячеслава Иванова», имея в виду щегольство античной и средневековой культурой в его стихах («элеат» — философ, полагающий, что суть мира неизменна и недвижна). Вернее было бы сказать о роли киевского Малларме: Маккавейский блестяще разработал технику сложных метафор, идущую от этого поэта (ими разубран осенний пейзаж в стихотворении «Эпигонион», то есть «подражательное»). В этом направлении своей работы он перекликается с Б. Лившицем и О. Мандельштамом (которому он подсказал последнее двустишие известного стихотворения «На каменных отрогах Пиерии…», написанного в Киеве). Издал Маккавейский только сборник «Стилос Александрии» (Киев, 1918), книжечку переводов из Рильке и «псевдотрагедию» «Пьеро-убийца» (альманах «Гермес», Киев, 1919, подражание Лафоргу). Сын профессора Киевской духовной академии, он окончил в 1916 году филологический факультет, тотчас поступил в военное училище и погиб под Ростовом (установлено А. Е. Парнисом).

Георгий Шенгели (1894–1956)

Георгий Аркадьевич Шенгели был поэтом по самоощущению, переводчиком по житейским обстоятельствам и ученым по призванию. Выдающийся стиховед («Трактат о русском стихе». М.; Пг., 1923; «Техника стиха», М., 1960, не полностью), талантливый педагог-аналитик, он писал о себе: «Научиться у меня можно лишь одному: не любить свои стихи и с зоркостью негроторговца разглядывать по статям чужие; и то и другое — штука невеселая» (письмо к М. Шкапской, август 1923, ЦГАЛИ). Как переводчик он выступил в 1920‐х годах с целыми томами Верхарна, потом, в 1930‐х — Гюго и Байрона, потом, в 1940‐х — Махтумкули и Барбаруса. Стихи его насыщены литературными реминисценциями: «Творимые раи» напоминают Бодлера (сквозь Брюсова), «Поэтам» — Верлена (с именем Ронсара как символа Возрождения в конце). Начинал он как подражатель Северянина (после трех брошюр, — первая в 1914 году; в год окончания керченской гимназии, в 1916‐м — сборник «Гонг» и два совместных с Северянином турне по России), продолжал как подражатель французских парнасцев (после трех брошюр в Москве, Харькове и Одессе — сборник «Раковина» М.; Пг., 1922). Работал в брюсовском Литературно-художественном институте, во Всероссийском союзе поэтов, получил худую известность памфлетом «Маяковский во весь рост» (М., 1927), кончил (после нескольких неудачных попыток вписаться в советскую поэзию) как непечатающийся поэт и непризнанный наследник непризнанной эпохи. За год до смерти он написал свой стихотворный автопортрет (ЦГАЛИ):

Он знал их всех и видел всех почти:

Валерия, Андрея, Константина,

Максимильяна, Осипа, Бориса,

Ивана, Игоря, Сергея, Анну,

Владимира, Марину, Вячеслава

И Александра — небывалый хор,

Четырнадцатизвездное созвездье! —

с эффектной концовкой:

Был он стар

И грустен, как последний залп салюта.

Изд.: Шенгели Г. Избранные стихи. 1914–1939 / Предисл. А. И. Белецкого. М., 1939.

Вера Инбер (1890–1972)

Вера Михайловна Инбер в своих трех ранних книгах — «Печальное вино» (Париж, 1914, с рисунками Ж. Цадкина), «Горькая услада» (М.; Пг., 1917) и «Бренные слова» (Одесса, 1922) — всем вплоть до заглавий вписывается в картину послеахматовской «женской поэзии». Недаром Р. В. Иванов-Разумник объединил «Четки» Ахматовой и «Печальное вино» Инбер в одной рецензии и озаглавил эту рецензию «Жеманницы». Жеманство было в интонациях, в узких границах любовной темы, в кокетстве близостью смерти, в импрессионистических впечатлениях путешествий по югу и даже — в самых ранних стихах — в речи от мужского лица. Постепенно жеманность выветривалась, все больше места занимали картины спокойной плодородной природы. Вера Инбер родилась в Одессе, отец ее был владельцем издательства, мать — преподавательницей, стихи она писала с детства, но «до революции занятие литературой не было средством к существованию», по деликатному выражению биографического словаря 1928 года. Переломом стали жизнь в Одессе 1919–1921 годов и переезд в Москву в 1922 году — тема будущей повести «Место под солнцем» (1928). С этих пор и начинается история Веры Инбер — автора ленинских стихов, «Пулковского меридиана» и «Ленинградского дневника», лауреата Сталинской премии.

София Парнок (1885–1933)

София Яковлевна Парнок наиболее отчетливо занимала в литературе 1910‐х годов позицию «вне групп». Начав с обычной брюсовской выучки, она постепенно выработала индивидуальный стиль, патетический, яркий и резкий (оказавший несомненное влияние на молодую Цветаеву, в 1915 году посвятившую Парнок цикл «Подруга»). Параллельно она выступала