Вакансия - Сергей Малицкий

– Но почему здесь? Почему под нами?

– А почему ты решил, что только под вами? – спросила Маргарита. – Подо всеми.

– А кто ты? – спросил Дорожкин.

– Теперь можешь называть меня Марго, – рассмеялась она. – Хотя мне все равно. Я не участник событий. Я наблюдатель. Всегда есть наблюдатель. Правда, может быть, обычно он чуть более равнодушен.

– А кто тогда я? – спросил Дорожкин.

– Ты тот, кто оказался в нужное время в нужном месте, – ответила она. – Почему так произошло, это отдельный вопрос. Ну не все брать на себя женщинам, даже если с необъяснимой частотой совершенно случайно им выпадает такая судьба?

Они были похожи на сестер. Сидели, обняв друг друга, в пыли. И даже не вполне удивились, когда Дорожкин, сморщившись перед падением в раскаленную плоть какой-то мерзости, в очередной раз запутался в паутине и рухнул с высоты двух метров в ту же пыль.

– Молодец, – удивленно заметила Женя. – По ощущениям всего часа четыре. А Вера здесь уже больше месяца. Буквально провалилась сквозь землю. Вода есть? Жутко пить хочется. Вера вообще вся высохла. Тут редко дожди. Хорошо еще, что тут, как оказалось, необязательно есть.

– Но есть очень хочется, – проговорила Вера.

– Хорошо еще, с книжкой сюда попала, – заметила Женя, не сводя взгляда с Дорожкина.

– Я знаю, – кивнул Дорожкин, глупо улыбаясь. – Я видел формуляр. Учебник латыни. Ну за месяц его мудрено выучить.

– А что же было еще делать? – Вера была копией своей фотографии. – Я вроде бы была здесь в безопасности. Но… Auribus tento lupum[78].

– Но все это было… – Дорожкин замялся. – Почти пятьдесят лет назад…

– Hoc est vivere bis, vita posse priore fru. Уметь наслаждаться прожитой жизнью – значит жить дважды. Марциал. «Эпиграммы», – проговорила Вера. – Но следующие пятьдесят лет я не хотела бы прожить так быстро.

– Почему у вас не всегда золотые волосы? – спросил Дорожкин.

– Почему у тебя не всегда горят глаза? – подняла брови Женя. – Хотя после того случая, когда мне пришлось поделиться с тобой тем, что во мне было, я думала, что ты тоже будешь золотоволосым.

– Нет уж, – смутился Дорожкин, – я лучше так.

– Вы долго там? – заорал сверху Шакильский. – Дорожкин, ноги не сломал? Тут хорошая акустика. Хватит ворковать. У Бори есть веревка. Дорожкин, а Вера Уланова такая же красивая, как на своей фотографии, или страшненькая?

– На траву дивись удень, як обсохне роса, а на дівку в будень, як невбрана та боса[79], – с каким-то облегчением отозвался Дорожкин.

– Странно, – заметила Танька-Еж, поднимаясь с земли, когда вся компания вновь оказалась среди заснеженного поля. – Оно все еще под нами. Дышит. Но глубже, чем было раньше. Значительно глубже. А раньше я думала, что это сама земля дышит.

– Хорошо, что я этого не слышу, – поежился Урнов, смахивая с плеч паутину. – Может, костерчик разведем? Далеко еще нам?

– Слушайте, – Угур Кара потер щеки, – что-то стало холодать. У Дорожкина уши уже посинели. Я его второй раз не исцелю. Дир, ты что, устал?

– Надо было выбираться ближе к Кузьминску, – проворчал Дир. – Угораздило аж за пять километров. Ну ладно бы в сторону Макарихи, а то ведь на юг забрали. А тут на юге и дороги почти нет, один вырубки, кто тут теперь ездит-то? Не могу я сильнее греть. Лето у меня уже все кончилось. Уже то, что в сентябре накопил, расходую. Теперь всю зиму у печки сидеть придется!

– Прости, Дир! – Дорожкин с трудом удерживался, чтобы не застучать зубами. Свитер давно уже был надет на Женю, да и куртка Шакильского надежно скрывала от холода Веру. – Я вообще не знал, куда вылезал. Как вышло, не понимаю. Вообще могло не выйти.

– Ничего. – Вовсе заиндевевший книготорговец усмехнулся, смахнул иней с бороды. – Учиться никогда не поздно.

– Тихо! – остановилась Еж. – Слышите?

– Ага! – кивнул Тюрин. – Мотор!

– «Мотор», – передразнила отца Еж. – Мотор и я слышу. А еще что?

– Не-а, – пробормотал Тюрин. – Не слышу больше ничего.

– Отец Василий опять Эдит Пиаф заводит, – улыбнулась Еж и негромко запела: «Allez, venez, Milord! Vous asseoir a ma table, Il fait si froid, dehors, Ici c'est confortable…»

– А вот и машина, – обрадовался Шакильский.

Вздымая снежную пыль, из-за перелеска выехал газик, быстро докатил до спутников и, обдав их снегом, остановился. Золотозубый блеснул металлом улыбки.

– Неретин зажал «хаммер», а Марфа с Лизкой карты кинули, сказали, что вас отсюда надо ждать. А мы уж не надеялись, зима к концу, март почти. Грузитесь, тут и одеялки припасены, и бутыль первача имеется. А уж банька и все прочее на месте.

– Ой! – вздрогнула Женя, когда Дорожкин закутал ее в одеяло, и тяжело груженный газик все-таки нащупал при развороте колесами засыпанный снегом проселок. – Я ж могла всех нас отправить в Москву. Ну не в любое место, но на Рязанский проспект вполне.

– В таком виде? – возмутилась Вера.

– А с книгами? – заинтересовался рыжебородый. – Я имею в виду оттуда сюда? Только ручная кладь или можно и с тележкой? Да не смотри ты так на меня, Дир. Мне б только до оптовика добраться. И флешка, и читалка, и аккумулятор – все будет…

Декабрь 2010

Горгулии – древние фантастические существа; по преданию, при свете дня были окаменевшими крылатыми чудовищами, украшавшими стены замка, а ночью оживали и охраняли его обитателей.

Гурт – ребро монет, медалей.

Дивов Олег Игоревич (1968 г. р.), журналист, писатель. В тексте косвенно упоминается его книга – роман «Симбионты», вышедший в 2010 году.

Драга – многоковшовый цепной экскаватор на плавучей платформе, который используется для подводной разработки ценных минералов.

Инициация – таинство, посвящение; обряд, необходимый для перехода в новое качество в составе какой-либо социальной группы или мистического союза.

Киберпанк – ответвление научной фантастики. Поджанр основан на изображении антиутопий будущего.

Космоопера – поджанр приключенческой фантастики, основанный на описании событий, происходящих в космическом пространстве и на других планетах.

Космооперетта – поджанр космооперы.

Криптоистория – жанр фантастики, основанный на фантастическом предположении, что реальная история отличается от общепринятой в силу ее фальсификации либо замалчивания каких-то исторических реалий.