ГУЛАГ - Энн Эпплбаум

Возможно, по сходным причинам многим помогала молитва. Мемуары одного баптиста, отправленного в лагерь уже в 1970‑е годы, почти целиком состоят из воспоминаний о том, где и когда он молился, где и как прятал Библию[1365]. Многие писали о важном значении религиозных праздников. Пасху иногда праздновали тайно (в пересыльном пункте Соловецкого лагеря это однажды произошло в лагерной пекарне), иногда открыто – например, в арестантском вагоне: “Вагон качался, пение было нестройное, визгливое, на остановках конвой стучал колотушкой в стену, а они все пели”[1366]. В бараках порой праздновали Рождество. Русский заключенный Юрий Зорин был восхищен тем, как справляли Рождество литовцы. К празднику они готовились целый год: “Вы представляете, в бараке стол накрыт, и чего только нет – и водка, и ветчина, все на свете”. Водку заносили в зону “в резиновых грелках, но в очень маленькой дозе, поэтому, когда ощупывают сапоги, не ощущают этой жидкости”[1367].

Атеист Лев Копелев присутствовал на тайном праздновании Пасхи:

Казимеж Зарод был в числе поляков, праздновавших в лагере сочельник 1940 года. Священник незаметно ходил в тот вечер из барака в барак и в каждом служил мессу.

– Все в порядке, там никого, – раздался голос человека, смотревшего в окно[1369].

Говоря шире, интеллектуальные, религиозные или творческие занятия помогли многим образованным заключенным уцелеть и духовно, и физически. Те, у кого были особые навыки или дарования, нередко извлекали из них практическую пользу. В частности, в мире постоянного дефицита, где очень трудно было раздобыть даже самое элементарное, люди, способные что-то смастерить, всегда были в цене. Князь Кирилл Голицын рассказывает об умельцах, научившихся в Бутырках вырезать швейные иглы из костяных ручек от зубных щеток[1370]. Александр Долган, прежде чем стать фельдшером, нашел свой способ “заработать несколько рублей или дополнительные граммы хлеба”:

Вскоре, пишет Долган, он уже мог “почти каждый день делать по две ложки”. На эти ложки он выменял у других заключенных растительное масло и стеклянную емкость, где его можно было хранить. Теперь у него было во что макать хлеб[1371].

Не все, что заключенные создавали руками, носило чисто утилитарный характер. Художница Алла Андреева постоянно получала заказы на свои услуги – и не только от заключенных, но и от начальства. “Умер кто-то за зоной, нам приносят красить гроб, сломалось что-то за зоной, приносят. Мы делали все, мы не могли говорить: «Я этого не могу, я этого не умею». Нам приносили битую посуду, рваных кукол, под Новый год елки, елочные игрушки делали…”[1372] Другой заключенный вырезáл на продажу небольшие “сувениры” из мамонтовой кости: браслеты для часов, статуэтки с изображениями северных сюжетов, колье, медальоны, пуговицы и т. д. Предвидя осуждение со стороны некоторых читателей – мол, “хапуга и в заключении нашел источник дохода”, – он пишет: “Каждый волен думать по-своему. Как бы кому ни казалось, но за работу не грешно получить и оплату”[1373].

В музее общества “Мемориал” в Москве, созданном бывшими заключенными и призванном рассказать историю сталинских репрессий, сегодня много таких вещиц – кружевных изделий, резных безделушек, самодельных игральных карт и даже небольших произведений искусства – картин, рисунков, скульптур. Все это заключенные сохранили, привезли домой и позднее подарили музею.

Иной раз “товаром” становилось нечто и вовсе нематериальное. Как ни странно, в ГУЛАГе можно было выживать за счет пения, танцев или актерской игры. Это относится главным образом к большим лагерям с тщеславным начальством, которое желало похвастаться лагерным оркестром или театральной труппой. Один из начальников Ухтижемлага решил создать настоящую оперную труппу, и вследствие этого жизни десятков певцов и танцоров были спасены. По меньшей мере, людей на время репетиций освобождали от работы на лесоповале. Еще важнее то, что они могли испытать забытые чувства. “Когда актеры были на сцене, они забывали о постоянном чувстве голода, о своем бесправии, о конвое, поджидавшем их с овчарками у служебного входа”, – писал Александр Клейн[1374]. Скрипач Георгий Фельдгун, играя в джаз-оркестре “Дальстроя”, “дышал воздухом свободы”[1375].