Петр Великий как законодатель. Исследование законодательного процесса в России в эпоху реформ первой четверти XVIII века - Николай Воскресенский

Если критически рассмотреть наиболее важные уголовные законы Петра I, которые можно охарактеризовать как особенно суровые, то окажется, что эта суровость была вызвана, прежде всего, низким уровнем нравов и морального состояния народа, различных его классов, в тот период, распространенностью порока и преступления, тяжестью вреда, причиняемого ими обществу, и, наконец, невыполнением распоряжений власти, признаваемых ею особенно необходимыми для данного момента. С этой точки зрения уголовные санкции Петра I, в самом деле суровые и тяжкие, находились в соответствии с моральным состоянием населения, с уровнем его культуры и быта. Без общего смягчения нравов и повышения культурного состояния тогдашнего общества в широком смысле этого слова смягчение санкций повело бы к потере наказанием его действенной силы. Поэтому нам кажется неуместным и не соответствующим [действительности] эпитет «жестокий» в приложении к уголовному законодательству Петра I: «жестокие» наказания, «жестокие» уголовные законы и т. п. Выражения же законодательных актов того времени: «жестоко на теле наказан будет», «под жестоким наказанием» и т. п. – нужно понимать как суровое, тяжкое наказание, а не как «жестокое» в современном смысле этого слова, согласно которому в понятие «жестокость» входит не столько определение степени тяжести и остроты страдания наказуемого преступника, сколько бесчеловечное, безжалостное и свирепое отношение к человеку [со стороны] уголовного законодателя, а также судьи, осуществляющего приложение уголовного закона в жизни. Между тем при изучении законов Петра нельзя не видеть, что законодатель, творец их, действительно «рассыпáл» галеры и ссылки, но не из врожденной или приобретенной позже, под влиянием тяжелых условий окружающей действительности, свирепости, бессердечия и равнодушия к людскому страданию, а из глубоко осознанного долга правителя содействовать общегосударственной пользе, благоустройству и порядку – не только руководством и поощрением, но и устранением препятствий, помех и вредительств, которые были столь распространенным явлением в эпоху его реформ.

В установлении степени тяжести наказания в уголовных законах Петра I не только нельзя усмотреть безразличного отношения законодателя к этой части закона, но, наоборот, легко уловить – в каждой установленной им санкции – ту или другую тенденцию проводимой им в то время уголовной политики. В предыдущих главах мы указали основные черты этой политики Петра, обоснованные им теоретически в его знаменитой «Экспликации» от 25 октября 1723 года[1272] (написанной, как и все другие важнейшие законы, его собственной рукой) и практически неизменно проводимые в его указах. Не будем здесь повторять их, добавим только некоторые другие черты, которые весьма отчетливо вырисовываются из уголовных его законов:

а) по законодательству Петра все правонарушители были равны перед карающим законом. Исключения не делалось ни для знатной фамилии, ни для высокой должности. Приведем для примера несколько указов Петра, сопровождавших карающий его меч, занесенный над головами трех сиятельных князей, виднейших и ближайших сотрудников царя. «За неправый суд и преступления четырех указов… и протчее, – объявляет Петр во всеобщее сведение, – что пространно при казни в наказе изъяснено будет, бывший маеор от гвардии Семеновского полку Волхонской[1273] завтрашнего числа, т. е. в 9[‐й] день, будет кажнен смертью на Болшой площади, перед канцеляриями. Сей указ объявляется для ведения народу. 1717 год»[1274]. Вот другой, также написанный собственной рукой царя указ – о сибирском губернаторе, князе Матвее Гагарине: «Указ Сенату. Дела плута Гагарина надлежит вам слушать, которые важные (понеже всех не одна тысяча есть), а особливо которые он делал уже после публикованных указов за лихоимство, и, по оным приговор учиня по правде, прислать ко мне. 1721 г., 11 марта»[1275]. Тысячи преступлений, констатирует царь, и это после специального указа о лихоимстве. Что же оставалось делать главе государства, который так много сил и вдохновенного красноречия потратил на убеждение своих подданных, а особенно администраторов и судей, в необходимости уважения к законам и неуклонного их исполнения? По условиям того времени – только одно: казнь и для назидания другим выставление трупа на всеобщее «позорование». «Что же из сего последует (если не бороться с неправдой самыми решительными средствами. – Н. В.)? – спрашивает законодатель в упомянутой нами “Экспликации” и отвечает: – Не ино что, только подчиненных распутное житие, бесстрашие, людям разорение еще горшее, протчим судьям соблазн ‹…› людей в государстве разорят, божий гнев подвигнут, и тако, паче партикулярной измены, может быть государству не точию бедство, но и конечное падение»[1276]. «Не жестокосердствую; не тиранствую, когда правосудие обвиняет злодея на смерть»[1277], – говорил Петр.

Характерна для воззрений Петра и его уголовной политики резолюция, положенная им на прошении еще одного, весьма частого правонарушителя, светлейшего князя Меншикова, одного из виднейших министров царя, просившего его «по тому делу» (также одному из тысячи) «милостивого решения и в вине моей прощения». «Счет окончать велим как возможно скорее, – отвечает Петр, – в штрофах облегчение будет по окончании каждого дела. А не исследовав и не освидетельствовав, решить невозможно, понеже я не буду знать, в чем прощу, а тебе – за что благодарить. 6 мая 1724 года»[1278].

Перед законодателем, перед его карающим законом никто не знал исключения, не только в крупных государственных делах, но и в самых рядовых правонарушениях, в которых законодатель усматривал неисполнение долга и нарушение обязанностей. Приведем одно из таких распоряжений Петра, характеризующее его типичную установку о равенстве всех перед законом и перед наказанием за нарушение его. Оно [это распоряжение] дано [было] при выработке инструкции для студентов Морской академии в Петербурге, от 1 октября 1715 года: «Для унятия крику и бесчинства выбрать из гвардии отставных добрых солдат, и быть им по человеку во всякой каморе во время учения и иметь хлыст в руках. И, буде кто из учеников станет бесчинствовать, оным бить, не смотря, какой бы оной фамилии ни был; под жестоким наказанием, кто поманит»[1279].