Царство селевкидов. Величайшее наследие Александра Македонского - Эдвин Бивен

Сирия тревожно смотрела на все повороты в политике средиземноморских государств; селевкидский двор продолжал собирать все слухи из Малой Азии, из Македонии, из греческих республик. Это было время, когда все мысли людей были заняты этим великим переходным периодом. Наиболее могущественный город Италии мощной рукой вмешался в дела Восточного Средиземноморья. К некоторым государствам Рим пришел в качестве союзника, к другим – врага, как защитник эллинской автономии, но явно он не был завоевателем. Он не аннексировал никаких территорий к востоку от Адриатики. Но сейчас, во время мирной передышки после Магнесии, люди осознали реальную значимость военного столкновения, свидетелями которого они только что были. Союзники, как и враги Рима, начали чувствовать, как невидимые обручи сжимают их быстрее, чем всеми признанная гегемония македонских царей. И с этим ощущением по всему греческому миру прокатилось мощное чувство отвращения – это была мучительная агония, стремление спастись от наступавшей на них силы до того, как всякая возможность сопротивляться исчезнет.

Это ощущение было общим и для союзников, и для врагов Рима, но его все-таки оказалось недостаточно, чтобы устранить старый раздор. У врагов оно не смягчалось ничем, кроме страха перед мщением Рима; усоюзников – смягчалось желанием по-прежнему получать поддержку римлян. Под давлением момента они не могли удержаться от того, чтобы не приносить свои ссоры в сенат, стараясь заручиться словом римлян относительно своих просьб, хотя, поступая так, греки все больше и больше запутывались в этой сети.

Конечно, ни в какой момент больше никто, кто выступал в качестве противника Рима, не мог рассчитывать на такое всеобщее сочувствие в Восточном Средиземноморье. И вскоре глаза людей начали обращаться к царю Македонии: Филипп был полон недовольства из-за недостаточного вознаграждения, которое он получил за свою помощь против Антиоха. Стало известно, что он ведет широкомасштабные приготовления к еще одному противостоянию. Филипп скончался в 179г. до н.э., но его планы и подготовку продолжал незаконный сын царя, Персей, который взошел на македонский трон.

В такое время никто не находился в более деликатном положении, чем царь Эвмен. Пергамский двор был слишком хитер, чтобы игнорировать все неудобства и опасности покровительства римлян. Прожить без него Эвмен, конечно, не мог; он не мог бросить тень на свою верность как главного союзника Рима, но при этом царь осознал, что очень важно давать Риму как можно меньше поводов для вмешательств в Азии.

Действуя по этому принципу, Эвмен, судя по всему, сделал своим идеалом состояние семейного согласия между азиатскими царями. Магнесия оставила его в довольно мрачной изоляции. Он единственный среди царей был другом Рима. И как только дом Селевка оказался в положении, когда он перестал угрожать Пергаму, Эвмен был готов протянуть руку дружбы. Посланники Антиоха, которые явились в римский лагерь после Магнесии, были поражены, узнав, что пергамский царь, видимо, стер из своей души все следы былой горечи[1362]. Однако самый большой дипломатический успех ожидал Эвмена в Каппадокии. АриаратIV, который как через свою мать, так и через жену был связан с домом Селевкидов, не только послал войска, чтобы сражаться с Антохом при Магнесии, но даже и в следующем году поддержал галатов против Манлия[1363]. После римской победы он подчинился, и на него наложили штраф в 600 талантов серебра[1364]. Теперь Эвмен увидел свой шанс. Он предложил каппадокийскому царю свою дружбу и попросил руки его дочери Стратоники[1365]. При условии что тот согласился, Эвмен решил использовать свое влияние, чтобы штраф был уменьшен. Ариарат, возможно, был доволен тем, что ему удалось добиться таких условий. Эвмен женился на Стратонике. Штраф был понижен до половины первоначальной суммы. Ариарата и его каппадокийцев приняли в друзья Рима[1366].

Однако мирная политика Эвмена потерпела неудачу в других областях. Действительно, было почти безнадежной задачей дружить одновременно с Римом и с врагами Рима. Чем больше росла неприязнь к Риму в греческом мире, тем больше ненависти было к царскому дому Пергама, который с таким усердием служил неприятелю.

На тот момент казалось, что в Малой Азии была еще одна держава, которая могла стать ядром антиримской группировки. С тех пор как АнтиохIII взял себе невесту из Северной (Понтийской) Каппадокии в 222г. до н.э., мы ничего не слышали об этом царстве. Его история в ходе остального царствования АнтиохаIII остается для нас загадкой. Нет никаких упоминаний о том, чтобы МитридатII, который, видимо, скончался примерно во время битвы при Магнесии, процарствовав около шестидесяти лет[1367], играл хоть какую-то роль в войнах своего венценосного зятя. Но эти нигде не отраженные шестьдесят лет могли быть годами постоянной внутренней консолидации. В 183г. до н.э., через пять лет после мирного договора в Апамее, греческий мир пришел в ужас от новости, что Синопа была внезапно атакована и захвачена Фарнаком, сыном и наследником Митридата. За этим вскоре последовали новые завоевания вдоль северных берегов; даже Гераклея не чувствовала себя в безопасности. Считалось, что Фарнак лелеет обширные планы агрессии. Он нашел союзника в лице Митридата, сатрапа Малой Армении[1368]. Малая Азия немедленно разделилась на два лагеря. Эвмен, Ариарат и даже ПрусийII, царь Вифинии,– союзники Рима – взялись за оружие в защиту статус-кво.