Рожденные на улице Мопра - Евгений Васильевич Шишкин

разговоры с подчиненными, с начальством за минувший день. Слова приказов из штаба группировки, голоса полковых офицеров, даже помехи в наушниках требовали износа и забвения, чтобы настал нормальный сон.

Сон казался всегда коротким. Вроде только уснул — и уже вставать. Но даже короткие сны часто донимали взвинченными кошмарами, с пальбой, треском рации. Ненавистная и ненавидящая Чечня не покидала даже во сне.

— Товарищ полковник, троих чехов изловили. Двое вооруженных, с лесополосы шли. Один — в гражданском, без оружия. Говорит, знает вас. Фамилию вашу назвал. Хочет перетереть чего-то. Может, дезу гонит? — доложил командир взвода разведки старший лейтенант Фатеев.

— Что за война! — усмехнулся Павел. — Пленный враг хочет со мной чего-то перетереть… Журналисты в полк приезжали. У нас отбывали, потом говорят: теперь к боевикам надо, интервью взять… Хоть смейся, хоть плачь. Ладно, пойдем глянем на воинов джихада.

Сопровождавший Павла Ворончихина старший лейтенант Фатеев имел в полку особый вес. Он занимался рукопашным боем, обучал этим премудростям личный состав, иной раз показательно крушил ребром ладони кирпичи, демонстрировал спортивные выкрутасы, задирая ноги выше головы, ударом берца мог переломить доску-двухдюймовку. С выше стоящими по званию офицерами Фатеев говорил просто, дружески, иногда забывая чинопочитание. Павел не ставил его на подчиненное место, он ценил спецов. Фатеев службу бдил.

— Один-то из них, товарищ полковник, — докладывал старший лейтенант, — настоящий ваххабит. Матерый, бородища во… Под штанами трусов нет… Такого надо, конечно, сразу бы хлопнуть. Он как невменяемый, все будет твердить «Аллах Акбар!» Из него ничего не вытрясти. Надо ментам передать… Другой, видать, на игле. Трясется весь. Глаза блестят, как чешуя рыбья. Этого — в контрразведку. Там ему дадут поколоться, завербуют и снова в горы пустят. Чтоб нас информировал… А вот этот-то, который в гражданском, самый подлючий. Держится нагло, хмылится… Я хотел ему сперва ряшку почистить. Но не стал торопиться. Вдруг выяснится, кто за ним стоит. Может, он кого-то из наших чинов на привязи держит. Может, московских сук доит, — пожимал плечами Фатеев.

Павел Ворончихин впервые видел этого молодого чеченца, который представился Исмаилом. Он был одет в черный гражданский костюм, в черную шляпу, с аккуратной смоляной бородкой и усмешливыми крупными, чуть навыкате, глазами. Говорил почти без акцента. Порой казалось, южный акцент он использует специально, лишь бы отделиться от русских.

— Начальник, отпусти нас. Мы ничего плохого не сделали. Идем себе и идем. Гуляем.

— Почему без документов? Почему с оружием?

Исмаил кивнул на своих товарищей. Один из них — непокорный, густо обросший ваххабит зло сверкал глазами. Другой — мелко дрожавший, должно быть, от ломки, худосочный чеченец не поднимал глаз, кусал губы, передергивал плечами.

— Зачем нам документы? Это ведь наша земля. Как Высоцкий пел: ведь это наши горы… А без оружия горцу нельзя. С детства приучены. Русский гуляет с водкой, чеченец — с кинжалом. — Исмаил рассмеялся. — Хочу с тобой, начальник, с глазу на глаз поговорить.

— Говори! У меня секретов нет!

— Как скажешь, начальник, — не настаивал Исмаил. — У меня, начальник, братья в Москве живут. Один у Лужкова в мэрии работает. Другой — казино держит. Я тебе пригожусь, начальник. Война кончилась. Мне братья из Москвы сообщили: все решено. Масхадов с Москвой уже договорились. Это точные сведения. Ты не знаешь, а я знаю…

— Чего ты хочешь? — воспалился Павел.

— Отпускай нас, начальник. Нам домой надо. Детишки ждут. — Исмаил опять негромко рассмеялся.

— Куда их, товарищ полковник? — нетерпеливо спросил Фатеев. — Будут нам байду разводить.

Сперва Павел указал пальцем на «непокорного»:

— Этого — в комендатуру! — Затем указательный палец переместился на «наркомана»: — С этим пускай наш особист потолкует… Увести!

Когда из палатки разведвзвода увели двух чеченцев, Исмаил ухмыльнулся:

— Зря ты так, начальник. Комендатура, особист… Ничего ты здесь не добьешься. Грозный наш! Масхадов уже договорился с Москвой. Теперь по всему Кавказу: «Русские! Чемодан, вокзал, Россия!»

— Куда этого? — брезгливо спросил Фатеев.

Исмаил был Павлу вызывающе неприятен. Сильнее всего его раздражала версия: Масхадов с Москвой уже сговорились… Тогда что? Вся эта война, все жертвы впустую?

В эту минуту Павел вспомнил про Федора Федоровича. Он не просто коснулся геройского соседа, но словно бы сам забрался в его плоть, в его склад и миропонимание. Какой-то пленный наглец сидит, лыбится, издевается на русской армией… Что за бред!

— Расстрелять! — сухо, твердо, коротко выпалил Павел; на щеках выступили желваки.

— Ты чего, начальник, с ума сошел? Кого расстрелять? Да тебя повесят! — Исмаил мстительно скривил губы. Руки у Исмаила были в наручниках, сжав в кулаки, он потряс ими.

Фатеев не стал рассусоливать, ловко схватил Исмаила за рукав и шиворот и вытолкнул из палатки. Павел остался один. Он стоял тверд, зол, непоколебим — как, бывало, ветеран-полководец Федор Федорович. Вскоре на окраине расположения полка раздалась автоматная очередь. Через некоторое время Фатеев доложил:

— Приказ выполнен, товарищ полковник! Я его очень чисто… Вышли из палатки, шепнул ему: не бойся, пошутили над тобой, откупишься. Неси, говорю, завтра пять штук зеленых и свободен, как горный орел… Дойдем до оврага, там тропка в минном поле — шуруй. Только завтра деньги чтоб были! Такие, как Исмаил, подлючие. Они в деньги больше всего на свете верят… Когда он рванул от меня, я обязан стрелять.

— Благодарю за службу!

Свершив самосуд, облачась при этом в натуру Федора Федоровича, Павел Вороничихин не почувствовал присутствия за своим плечом Наблюдателя. Словно сам Наблюдатель стал приговоренным Исмаилом.

VII

Справа, слева и по всему горизонту лежали горы под рыхловатым зеленым покровом. На горные отроги, ущелья тоже заползала плодовитая, цеплявшаяся за скалы растительность. Ее можно было сравнить с зеленым ковром, но ковёр — нечто теплое, домашнее… Павел холодно смотрел на чужие, враждебные горы. Неужели кавказцы думают, что русским нужна их земля? Она им не нужна! У них своей земли — красивой земли! — Павел вспомнил излучину родной Вятки, утопающие в ивовых кущах берега — очень много. Так вышло, что оказались в одном государстве с этим Кавказом. Кто-то ошибся в историческом раскладе. Может, и сейчас Россия порет горячку, воюет за свою же головную боль!

Павел сидел в грохотливом вертолете, его вызвали в штаб группировки. До него уже довели информацию, которая не была для войны сверхъестественной, но и не относилась к рядовым.

«Военно-транспортный вертолет Ми-8 из Хасавюрта в Моздок шел под прикрытием двух боевых машин, вертолетов «Черная пантера», но был сбит с земли американской ракетой «стингер». Три члена экипажа и десять высших офицеров, среди которых находился генерал Катуков, командующий артиллерией группировки, погибли».

Много лет назад,